Мутабар Таджибаева: «Я буду продолжать заниматься правозащитной деятельностью»
23.06.2008 19:44 msk - Фергана.Ру
Алексей Волосевич
Чтобы упрятать эту женщину за решетку, было задействовано много людей: милиционеры, эсэнбэшники, представители президентской администрации, прокуроры, судьи. Во время суда над ней был блокирован целый город - Дустабад. Её обвинили в нарушении 18 статей уголовного кодекса Узбекистана и приговорили к восьмилетнему заключению. За ее освобождение боролись авторитетные международные организации, государственные деятели и правительства западных стран. Она отсидела два года и восемь месяцев. В тюрьме перенесла тяжелую операцию. Она - это Мутабар Таджибаева, основатель ферганского правозащитного клуба «Пламенные сердца», деятельность которого властями была расценена как непосредственная угроза своему существованию. Сегодня правозащитница находится на лечении в одной из клиник родного Маргилана. Она небольшого роста, живая и улыбчивая. После заключения обильно пересыпает речь тюремной лексикой.
- Мое освобождение стало неожиданностью не только для меня, но и для женщин, которые со мной сидели, для всех моих друзей и родственников, - рассказывает Мутабар. - Второго июня я лежала в камере (после операции я всё время лежала), когда в 11 часов меня вызвали и сказали, чтобы я срочно сдавала вещи в центральную каптёрку. Все, что в зоне выдали - матрасы, постельное бельё. Я вернулась обратно и рассказала, что меня куда-то собираются переводить, но куда - не говорят. Одна из женщин сказала, что слышала о том, что завтра в нашу зону приезжают два французских журналиста, поэтому меня, наверное, хотят спрятать в Таштюрьму (Мутабар Таджибаева отбывала срок в женской колонии УЯ 64/7 в Ташкенте - прим. ред.). У меня у самой было такое чувство, что меня постараются спрятать, потому что когда к нам приезжали представители «Красного креста», то меня очень хотели скрыть от них. И я решила, что сейчас меня повезут в Таштюрьму.
С таким настроением я и пошла в отряд. Но там меня уже ждала начальница, которая приказала: «Собирайте быстрее вещи». На это мне отвели пять минут. Женщины хотят со мной попрощаться, а им не дают, говорят: «Времени нет». Все возле меня собрались, хотят обнять, поздравить. Они уже догадались, что меня освобождают. Одна женщина, Симона Горбунова, она «отрицаловка» (это кто не слушается начальства и считается злостным нарушителем), ко мне зашла и обняла меня: «Поздравляю! Твои мучения закончились». Все женщины хотят меня обнять, попрощаться, но больше никого ко мне не подпускают. Я зашла к дежурному надзирателю, сдаю вещи, и спрашиваю: «Куда меня увозите?» «Потом, - отвечает, - скажем». Быстро приняли вещи, выдали мою старую одежду, оформили документы, - и через 10 минут я уже была за зоной. Мне объявили, что меня освобождают, и согласно 72-й статьи уголовного кодекса оставшийся срок заключения заменяют тремя годами условного наказания. И я подписала определение Верховного суда от второго июня об изменении меры наказания и о моем освобождении.
После этого меня посадили в зоновскую машину «Скорой помощи» и через несколько часов привезли в Маргилан. Доставили в маргиланское городское отделение милиции и передали им. Они стали оформлять документы. Я спросила: «Мои родственники еще не знают, что меня освободили, можно им позвонить?» Они разрешили. Первый раз я позвонила - никто не ответил, второй раз звоню - дочка берет трубку. И спрашивает: «Кто это?» Я говорю: «Это я, твоя мама». «Ойижон!..» Она начала плакать, кричать: «Где вы?». Я ответила, что нахожусь в маргиланском горотделении милиции и что дома буду чуть позже.
После шести часов милиционеры остановили на улице машину «Тико» и на ней повезли меня домой. Когда я подъехала к дому, о моем освобождении знали уже все соседи - дочка сказала, что маму освободили. И все они там собрались, ждали, когда я приеду. Когда сотрудник милиции меня привез, там стояли примерно 50 или 60 женщин, все соседи; они начали меня обнимать, поздравлять. Сестры, родственники тоже подъехали, и вот я уже дома. Даже не могла поверить, что я на свободе.
Гости к нам приходили всю ночь - кто от людей узнал о моем освобождении, кто по радио услышал; целую ночь гости не заканчивались. А на пятый день, седьмого июня, в честь моего возвращения устроили настоящий праздник. Барана зарезали, в карнаи-сурнаи трубили, музыкальный ансамбль выступал. Как будто свадьбу празднуют - столько людей собралось (около 300 человек), я и подумать не могла... Люди не только не побоялись прийти, они так радовались, пели, танцевали, и все микрофон спрашивают, а когда микрофон дают, они говорят, что вот - наша гордость обратно приехала, ее не смогли сломать, мы знали, что она обратно с таким видом вернется. Даже видеокассеты отсняли, сейчас монтаж делают:
- Как Ваше здоровье? Известно, что Вы перенесли тяжелую операцию:
- Девятого июня мы пошли в диагностический центр, где у меня выявили сорок две болезни (анемию гастрит, дисбактериоз, сахарный диабет, ишемическую болезнь сердца, панкреатит, радикулит, тромбофлебит и так далее). И обследование еще не закончили; я сказала, что мне матку удалили, но в этой области меня еще не проверили. Почти все эти болезни я заработала во время заключения. Еще во время следствия, в декабре 2005 года, мне предлагали освободить меня по амнистии. Я сказала: «Мне не нужна амнистия, амнистия - для преступников, а я преступлений не совершала. Во время суда я докажу, что я невиновна».
Тогда меня обвиняли по 2-м статьям, потом добавили еще 16 статей, получилось 18. Я сказала: «18 статей - это тоже мало. Добавьте ещё - я все равно докажу свою невиновность». Во время суда прокуратура требовала, чтобы мне дали 9 лет, но суд дал 8. Прокуратура внесла протест, где было написано, что моя вина полностью доказана и правильно квалифицирована. Я написала им, что если бы прокуратура соблюдала закон, то меня не судили бы вообще.
После этого они, наверное, решили меня сломать в зоне - чтобы я «помиловку» написала (прошение о помиловании на имя президента Каримова. - прим. ред.). Сначала закрыли меня в психотделение. Потом мой адвокат добилась, чтобы меня освободили из психотделения. А через три дня меня стали закрывать в штрафной изолятор. Это - одиночная камера, в которой очень холодно. За год я отсидела там 112 дней. Из этих 112 дней - 95 пришлись на холодное время года. Например, 48 дней - в зимний период. Когда меня в зону отправили, то не стали принимать «дачки» (передачи от родственников. - прим. ред.) - никакой одежды и никаких продуктов. Свиданий не давали, поэтому у меня никакой зимней одежды не было, только летняя одежда. И когда меня закрывали в изолятор, то специально открывали там окна, а я сидела без теплой одежды, даже майку снимали, в одном платке я только была. Очень холодно: А когда я говорю: «Я болею, мне плохо», то они приносят градусник, и показывают - вот, в твоей камере плюс 18 тепла. Этот градусник я один раз проверила - на улице лежал снег, а дверь была открыта, я туда его поставила - там тоже плюс 18 показывает: Из зимней одежды мне ничего не давали, всегда в таком месте держали. Сегодня, например, в 11 часов дня выпускают, а через 2 часа опять закрывают...
Много раз меня закрывали в изолятор, и только два раза проверили мое здоровье, когда врачи давали заключение, а больше не проверяли, хотя мне было очень плохо. Как-то раз во время проверки я потеряла сознание и упала, женщины оставили проверку и потащили меня в медсанчасть, через час укол сделали и я еле-еле в сознание пришла. А через час меня снова закрыли в изолятор. Они хотели заставить меня писать «помиловку». Много раз говорили: «Зачем вам эти страдания? Пишите «помиловку» и уходите - здесь вам не место». Но я отвечала: «Нет, я отсюда только с оправдательным приговором выйду».
От этого все мои болезни и начались. Я очень сильно заболела, мне было больно лежать, даже ночью я не могла спать лежа, и спала сидя, в сидячем положении. Я тяжело болела, но никакой медицинской помощи мне не оказывали. Тогда я попросила других осужденных женщин, чтобы они помогли мне найти лезвие, чтобы резать вены, потому что меня не принимают, не лечат, а мне становится все хуже и хуже, а эти бедные женщины, когда я теряю сознание, на носилках таскают меня в медсанчасть. Но они пошли к начальнику отряда и сказали, что у меня другого выхода не осталось, и я прошу их найти лезвие. А мне эти женщины (они были «отрицаловка») сказали: «Если бы мы вас не уважали - мы бы нашли вам лезвие. Но мы вас уважаем, поэтому лезвие не дадим».
Когда меня увозили на операцию, у меня было такое чувство, что мне пришел конец - наверное, дана команда физически меня уничтожить. И все женщины плакали, говорили: «Не уезжайте, не соглашайтесь на операцию». Все они со мной попрощались - на случай, если со мной что-то произойдет. Когда меня готовили к операции, я думала, что доживаю свои последние дни. Лежу, и думаю: где я совершила ошибку - правильно или неправильно я жила. И у меня было такое чувство, что за свою деятельность мне стыдиться нечего. Ни одного сожаления не было.
Перед операцией мне говорили, что это киста. А после операции профессор Нигора Отахонова, заведующая отделением гинекологии Ташкентской городской онкологической больницы, зашла и сказала, что УЗИ определило кисту, но когда меня разрезали, там другой вид опухоли был. Мне делали много уколов, я и вдруг увидела, что они очень боятся, как бы я не умерла. Я почувствовала это, потому что даже начальница оперотдела Александра Дмитриевна Якубович (оперотдел в зоне - это как гестапо), начальница этого гестапо, сама сидела 8 дней, ухаживала за мной. А на 10-й день после операции во время перевязки я спросила проводившего её врача Наргизу Закирову о месячных женских болезнях, и она мне ответила: «Вам удалили матку, поэтому кровь не идет». Так я узнала о том, что мне удалили матку.
- Как Вы сейчас себя чувствуете? Какое лечение проводят Вам в этой больнице?
- Лечат сердце, нервы, проводят лечение от анемии. Делают много уколов. Это частная больница. Сейчас врачи очень хорошо за мной присматривают, помогают. Вчера вот глазного врача приглашали, ЛОРа. Если у них какого-то специалиста нет, то они его вызывают, и он здесь проводит обследование.
- Многих правозащитников сейчас освобождают с условием, чтобы они не общались с журналистами, не давали интервью, и не занимались ни журналистской, ни правозащитной деятельностью. Перед Вами ставили какие-то подобные условия?
- Нет, передо мной таких условий не ставили - ни письменно, ни устно. Только начальник маргиланского отделения милиции Камолиддин Обидов сначала поздравил меня с освобождением, а потом предупредил: «Наверное, вы сами знаете, что написано в законе - в 72-й статье. Хорошенько читайте. Если что-то не так - какие-то движения будут - значит, это обратно зона. Помните об этом». В 72-й статье говорится, что если преступления продолжаешь (если назвать преступлением то, что я дам интервью или опубликую материал - а я буду продолжать это делать), то меня опять отправят в зону на мой оставшийся срок - 5 лет и 4 месяца. Но я всё равно даю интервью, и высказываю свое мнение.
- Кто-нибудь оказывает на Вас давление - милиция или какие-то другие государственные органы?
- Нет, только один раз, когда я возвращалась из поликлиники, я заметила, что меня снимает на видео какой-то парень с противоположной стороны дороги. Дочка остановила такси, он быстро побежал и сел в «Нексию». В первую неделю после моего освобождения было видно, что три-четыре машины всегда около моего дома стоят, проверяют, кто ко мне приезжает. Внешнее наблюдение. Сейчас я их что-то не вижу. А угрожать мне не угрожали - пока всё нормально.
- Каковы ваши планы на будущее? Собираетесь ли вы и впредь заниматься правозащитной деятельностью?
- Даже когда я сидела в зоне, то и тогда продолжала эту деятельность. Я не остановлюсь, и буду продолжать этим заниматься.
В этом месте Мутабар сменила тему беседы и попросила, чтобы я обязательно записал на диктофон следующие слова.
- Когда меня арестовали, осужденные женщины приняли меня очень хорошо. Они были очень рады тому, что я журналист и пришла к ним в зону. Потому что там как будто остров - никто ничего не сможет сделать, а они лишены не только свободы, но и всех прав. Каждый день мне снится зона и эти женщины. Наверное, они ждут, что я сделаю для них что-то хорошее. Так вот, когда 24 марта приезжали представители Красного креста и женщины рассказали им о многих проблемах, то после этого начальник режимного отдела лейтенант Азамат Эгамбердиев вызвал к себе всех завхозов и сказал: «Вы представителям Красного креста сказали, что к вам плохо относятся - этим вы только себе создали проблему». Он нашел в библиотеке одну песню, стихотворение, его написала 18-летняя девушка. «Эй, она юртим, жоним, ?уруримсан оримсан» (родной край, душа моя, моя гордость, моя честь) - с этих слов начинается песня. Он раздал всем завхозам ее текст и сказал, что женщины должны ее петь. И с седьмого мая все женщины, когда в столовую идут строем, поют ее. Каждый день эта песня звучит в зоне 60 раз. А если идешь по территории зоны одна, то останавливают и говорят: «Пой эту песню». Если же осужденная не может ее петь, то это считается нарушением. Так вот, я бы очень хотела сделать для женщин, чтобы хотя бы пение вот этой песни прекратили.
Записал Алексей Волосевич