4 июня 2011
«У нас нет другого выхода, кроме как дать возможность развиваться мирному исламу»
4 июня 2011
«У нас нет другого выхода, кроме как дать возможность развиваться мирному исламу»
3 июня 2011г. ? 20 (948) , Деловая Неделя, Казахстан
Искандер АМАНЖОЛ, Душанбе, Таджикистан
Беседа с лидером партии Исламского возрождения Мухиддином Кабири
В Таджикистане уничтожены незаконные вооруженные формирования Али Бедаки и муллы Абдулло. Ведутся поиски бежавших боевиков. Но на этом проблемы в Таджикистане не кончаются. Об угрозах, о проблемах верующих и исламской партии, к слову сказать, единственной на постсоветском пространстве, о работе маджлиси олий и многом другом своими размышлениями с нами поделился лидер партии Исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ) Мухиддин Кабири. И еще: предваряя их, хотел бы отметить, что если политик с мусульманского Востока говорит «это чуть-чуть беспокоит», это означает крайнюю степень тревоги.
Г-н Кабири не хотел бы, чтобы его партию считали противником властей страны, называя себя их помощником
- Каковы ваши оценки разгрома незаконных вооруженных формирований сперва Али Бедаки, а затем муллы Абдулло. Как, по-вашему, усилило ли это стабильность в Таджикистане? Есть ли какие-либо другие угрозы? - Естественно, результаты этих операций положительно влияют на ситуацию, по крайней мере, других организованных групп на территории Таджикистана, которые способны дестабилизировать обстановку, больше нет. Но, сказать, что на этом все закончится, что это будет последняя страница этой истории - нельзя, сказать это, означает проявить себя наивным человеком. А с учетом того, что непонятные вещи регулярно происходят в Афганистане, им не видно конца, я думаю, что есть и другие факторы, в том числе и социально-экономического характера в регионе, можно сказать, проблемы, они остаются, но по организованной преступности был нанесен сильный удар.
- В одном из последних номеров газеты «Азия-Плюс» сообщалось об аресте в Аште правоохранительными органами одного из членов ПИВТ. Чем это вызвано? Является ли это чем-то симптоматичным? - Этот факт имеет совершенно другую подоплеку. К сожалению, мы ежедневно получаем сводки о том, что кого-то из наших сторонников арестовали, задержали или пригласили на «дружественную беседу». Нас беспокоит не этот факт сам по себе, а то, что некоторые представители силовых структур позволяют себе под предлогом как бы борьбы с терроризмом и экстремизмом вмешиваться в личные дела граждан. Они позволяют себе видеть в лице каждого человека, который внешне придерживается исламских норм или связан так или иначе с нашими партийными структурами, потенциального преступника. В начале его попросили передать органам видеокассеты, на которых он записывал свадебные церемонии. Не важно, шли ли они по исламскому обряду. Он их записывал сам. Исламские - не исламские, в общем-то, у нас нет такого понятия, как исламские свадьбы. Сейчас у нас по старым традициям принято называть свадьбы по каким-то именам. Есть свадьбы, где играет музыка, есть, которые проходят более скромно, есть свадьбы, где нет шумной музыки и выпивки. Многие в народе называют их исламскими. Он по просьбам друзей снимал свадьбы на видеокамеру, а потом отдавал им записи на память. Он занимался этим более 15 лет. Видимо, любопытные органы решили, что это не является его личным делом и попросили его видео больше не делать и передать им отснятые кассеты. Естественно, тот отказался, кассеты - это его личное имущество, и он был арестован за неподчинение органам власти. Мы обеспокоены тем, что завтра они могут подойти к любому гражданину и потребовать, к примеру, дать им ваш мобильный телефон, вашу сумку или ноутбук, и в случае отказа могут наказать за неподчинение властям. Вседозволенность властей или представителей силовых структур нас беспокоит.
- В последний раз мы с вами беседовали в ноябре прошлого года. Насколько изменилась общая ситуация в стране? Есть ли какие-то изменения? Какова ваша оценка ее нынешнего состояния? - Я думаю, что те процессы, которые происходят у нас в Таджикистане, особо не отличаются от процессов, проходящих в других государствах региона. Но наша специфика состоит в том, что мы имеем границу с Афганистаном, кроме того, социально-экономическая ситуация в стране ухудшилась больше, чем в других соседних государствах. Возросли цены на основные продукты питания, на горючее. По экономическим параметрам Таджикистан находится примерно на том же уровне, что и Кыргызстан, но наши соседи сумели в последнее время, в особенности после второй революции, наладить более-менее хорошие отношения со своими соседями, особенно с Россией, и имеют более выгодные условия по импорту нефтепродуктов. Они более мягкие, более щадящие по сравнению с нашими. Рост цен на ГСМ вызвал рост цен на продукты. Пока, к сожалению, мы не видим конкретного просвета. Боюсь, что, по крайней мере, до осени, пока люди не смогут произвести и продавать на рынке собственную продукцию, зерно и другие сельхозпродукты, я думаю, что цены будут продолжать расти.
- Как вы оцениваете кадровую политику президента Рахмона? Вызывает ли она недовольство и усугубляет ли она оппозиционные настроения среди таджикского социума? - Она чересчур персонифицирована, поэтому рядовые граждане давно не интересуются этим вопросом. Раньше каждый год, в особенности до послания президента и после него, в парламенте были какие-то прогнозы по поводу кадровых изменений, и народ жил ожиданием. Теперь этого нет. Тем более опыт показал, что от этих рокировок, которые обычно происходят в нашей стране и других государствах, каких-либо положительных результатов нет.
- Гражданская война стала своего рода социальным лифтом для многих персонажей современной истории Таджикистана. Возьмите людей из Народного фронта, возьмите людей из ОТО. Как мне представляется, всегда находятся определенные категории людей, которые алчут сделать карьеру, чего-то достичь. Я думаю, что и сейчас есть люди, у которых есть определенные устремления. Но какие у них есть возможности, если кадровая политика заключается в клановости и местничестве? Несет ли это какую-то угрозу? Что вы думаете по этому поводу? - Молодому человеку, который уважает и считает себя способным достигнуть чего-то, первым делом приходится искать средства и возможности покинуть страну для того, чтобы реализоваться где-нибудь за рубежом. А в Таджикистане он попытается первым делом проявить себя где-нибудь в международных организациях. Конечно, если у него нет связей, уверенность в том, что кто-то ему поможет войти в элиту, крайне низка, поэтому многие даже не предпринимают попытки искать свой шанс в этих структурах, зная заранее, что это бесполезно. В последнее время некоторые структуры начали набирать персонал на конкурсной основе. Не скажу, что там все чисто, там тоже есть застарелые проблемы: опять местничество, знакомства, родственные связи. Тем не менее это начало. По крайней мере, это дало очень многим людям надежду на несколько лет, чтобы пробовать себя в различных структурах. Но после нескольких попыток у некоторых опять наступает период разочарования. Я знаком с несколькими молодыми людьми, которые подали заявления на замещение вакансий, но по различным причинам их кандидатуры не прошли. Самое главное, что эти молодые ребята не были удовлетворены этой практикой. У некоторых осталось впечатление, что по отношению к ним поступили несправедливо, и, как минимум, все эти конкурсы носят декларативный характер. Думаю, что нам давно пора перейти во всех государственных структурах к опыту и практике привлечения сотрудников на конкурсной основе.
- Какова вероятность использования оппозицией негативных настроений в обществе? Как вы их оцениваете? - Дело в том, что конструктивная оппозиция как раз и выступает за создание барьера или буфера с целью того, чтобы не допустить дестабилизации обстановки и впитывает в себя протестный потенциал общества. В других государствах именно оппозиционные силы раздувают или способствуют раздуванию протестной силы. В условиях Таджикистана, наоборот. По крайней мере, говорю о нашей партии: мы, впитывая в себя протестные начала общества, этот потенциал, стараемся сыграть роль стабилизатора. Хотя такая наша позиция иногда приводит к тому, что нас критикуют как слева, так и справа. Наиболее агрессивно настроенная часть общества критикует нас за то, что мы ведем себя чересчур лояльно по отношению к властям. В то же время кое-кто из власти считает нас потенциальными соперниками, и они не готовы сегодня сотрудничать, вести партнерские отношения и диалог с нашей партией. Не только с нашей, но и с другими оппозиционными партиями. Но независимо от всего этого мы считаем своей ролью и дальше позиционировать себя с этой позиции, потому что это очень важно. Мы ощущаем рост протестных настроений, в особенности среди молодежи. Люди, которые пережили гражданскую войну,- это наше поколение и выше, готовы терпеть неудобства и дальше, хотя и среди них есть ощущение того, что они тоже устали от этой ситуации. Думаю, что молодежь, которая родилась и выросла в постконфликтный период, хочет жить так же, как их ровесники за рубежом. Они видят это по Интернету, по другим средствам коммуникаций, которые не подконтрольны никому, и у них тоже возникает желание быть похожими на своих сверстников в дальнем зарубежье или, по крайней мере, как в России или у вас, в Казахстане.
- Как вы оцениваете свою деятельность на посту депутата маджлиси олий? Насколько велико в нем ваше влияние? В каких решениях вы принимаете участие? - Мне трудно судить, какую роль я играю как депутат парламента. Я один из рядовых депутатов, не больше и не меньше. Как все, участвую в законодательном процессе. Иногда выступаю по наиболее принципиальным вопросам, высказываю свою позицию, положительную или отрицательную.
- И как это воспринимается? - Знаете, у нас все-таки не привыкли воспринимать спокойно другую точку зрения. Иногда она воспринимается если не враждебно, то болезненно, потому что все-таки это рассматривается не как точка зрения по отношению к вопросу, это рассматривается как позиция по отношению к личности, которая стала инициатором этой идеи, законопроекта или документа, который обсуждается. Это, конечно, нас немного беспокоит, что все воспринимается, рассматривается на уровне личностей. Тем не менее мы стараемся быть полезными в парламенте. Конечно, имея всего два места, наша партия не может особо повлиять на результат голосования, но, поверьте, на атмосферу вокруг этого законопроекта или любого обсуждаемого вопроса мы можем влиять, даже если голосование будет в пользу законопроекта или документа. Тем не менее мы иногда ощущаем, что реальная атмосфера независимо от результата немножко другая. Бывали иногда моменты, когда до и после голосования те, кто голосовал против, подходили и признавали, что наша позиция правильная.
- Мы затронули эту тему, но мне бы хотелось, чтобы вы раскрыли ее более полно. Какова эффективность мер властей по устранению негативных тенденций в религиозной сфере? - Позиция власти... они обеспокоены ситуацией вокруг религии. Думаю, что для этого есть объективные причины. Все-таки рядом Афганистан, с другой стороны, идет рост религиозного самосознания населения, особенно у молодежи. У нас пока не научились извлекать выгоду из этого роста. До сих пор религия рассматривается если не как враг, то, по крайней мере, как конкурент и соперник в области идеологии. Если больше молодежи стало ходить в мечети или больше стало носить религиозную атрибутику, многими это рассматривается как некая скрытая угроза светским принципам государства и, думаю, той позиции и статусу, которые имеют конкретные люди во власти. Вместо того чтобы сотрудничать и направить этот процесс в правильное русло, извлекать из этого выгоду на этом этапе построения национального государства, многие хотят отвратить или ставить барьеры на этом пути, и, как обычно, это приводит к обратным результатам. Вот это меня немножко беспокоит. Заметно огромное желание властей контролировать религию без эффективных механизмов. Одними голыми желаниями и, скажем, рвением контролировать религию, ничего не добиться. Более того, я боюсь, что религия на каком-то этапе почувствовала себя ущемленной, и она может дать отпор.
- Каким образом он может выразиться? - Я думаю, что пока дело до этого не дошло и, надеюсь, не дойдет. Я оптимист. У нас в правительстве остались трезвые головы, которые помогают президенту и тем, кто принимает решения по этим вопросам. Меня беспокоит другое, что даже в этой сфере начали привлекать людей, которые больше занимаются популизмом и надеются показать себя истинным секуляристом или светским человеком. Они не думают о том, что, работая в сфере религии, надо быть очень гибким. Религия не воспринимает и быстро отвергает любую неискренность, по отношению к ней надо быть очень искренним. Религиозные круги понимают и лучше, и больше воспринимают искреннего атеиста, который возглавляет ее структуру и курирует эту сферу, чем популиста, мнящего себя мусульманином, который, якобы работая на благо религии, на самом деле занимается деструктивной работой. Поэтому я думаю, что ситуация еще под контролем и не достигнет того уровня, о котором можно будет говорить как об угрозах, но сама тенденция беспокоит.
- Сейчас в разговоре вы сказали о том, что отношения в таджикской политике во многом носят личностный характер. Как складываются ваши отношения с президентом? - Знаете, личных встреч, конечно, давно не было. Как с лидером нашей партии, отношения обычные, такие же, как и с другими депутатами и представителями парламентских фракций. Не больше и не меньше.
- Как на данном этапе вы оцениваете деятельность ИДУ? Вы говорили об афганском факторе, талибах, если они сюда проникают, о других организациях? - Сразу хочу оговориться, что у нас больше нет ОТО (Объединенной таджикской оппозиции исламистского альянса, воевавшего в 1992-1997 годах. - «ДН».). Я попрошу СМИ не путать. ОТО, существовавшую во время гражданской войны, которая была расформирована после подписания мирного соглашения. Сейчас нет такой организации. Есть ИДУ, есть «Хизб ут-Тахрир», есть «Талибан», есть «Аль-Каеда». Есть бывшие члены ОТО, которые вернулись к мирной жизни и интегрировались во властные структуры или, не приняв условий мирного соглашения, по типу муллы Абдулло присоединились к другим группам. Поэтому меня беспокоит тот факт, когда эксперты по Центральной Азии до сих пор продолжают писать об ОТО как о действующей организации. Это говорит о том, что, к сожалению, не все эксперты разбираются в данном вопросе. Угроза, исходящая от других структурных организаций, действующих в регионе, остается. Опять все зависит от того, как будут решаться социально-экономические вопросы, в особенности вопросы с правами граждан. Знаете, дело не в том, есть ли эти структуры или их нет, мы должны думать о том, будут ли эти организованные структуры привлекать к себе новых членов, смогут ли они рекрутировать молодых людей или нет? Что мы должны делать, чтобы молодой человек, таджик, кыргыз или казах не пошел по их стопам? Было бы наивно думать, что сейчас можно отговорить или вернуть к нормальной жизни кого-нибудь из членов этих структур. Мы должны признать, как бы это ни было прискорбно, что это уже потерянное поколение, что это уже потерянные люди. Но мы должны думать о том, сможем ли мы сохранить других молодых людей, чтобы они не пошли и не присоединились к ним? Это более важный вопрос, чем борьба с этими группами.
- Увы, каких-либо отработанных механизмов, предотвращающих это, нет. - Согласен с вами, пока у властей никаких механизмов нет. Не только в Таджикистане, но и у других государств региона. Такие механизмы не разработаны, я думаю, что у нас нет другого выхода, кроме как дать возможность развиваться мирному исламу. Люди ищут в исламе идентичность, самореализацию. Дайте им возможность самореализоваться, дайте им возможность искать и находить эти ценности в нормальных условиях, у нормальных людей, в нормальных учреждениях. Они должны быть везде. Знаете, сейчас, когда в России и других европейских государствах говорят о церкви в шаговой доступности. Т.е. гражданин, для того чтобы ходить в церковь, не должен использовать транспорт. Он имеет на это право. Государство должно обеспечить такие условия. Разве есть в государствах Центральной Азии такая программа создания религиозных учреждений в шаговой доступности? Хотя христианство по своей внутренней потребности этого не требует. Христиане посещают церковь раз в неделю, а мусульманин должен ходить в мечеть пять раз в течение дня. Мы должны уделять больше внимания этим вопросам, чем другие религии. Я думаю, что единственный- путь это дать возможность развиваться исламу и строить с ним партнерские отношения. Другого выхода я просто не вижу.
- Но большого конструктивизма со стороны властей не замечается. - Власти до сих пор больше видят в нас конкурентов и соперников, чем партнеров. Это проблема. Как бы мы ни старались показать себя позиционировать как партнеры, они рассматривают это как тактический ход, поскольку думают, что в целом главная задача любой партии - это власть, т.е. видят в нас своих конкурентов и не хотят с нами сотрудничать. Хотят всегда контролировать, всегда держать нас в поле зрения как потенциальную угрозу. Наверное, на это есть объективные причины, но я не хочу выдавать угрозу в цветах, но, представьте себе, что после долгой гражданской войны, а многие люди были в Афганистане, до сих пор остались ее отпечатки. Мы сами должны реформироваться, пройти через некоторые временные и социальные фильтры, и в этом нам кто-то должен помочь. Думаю, что власти должны нести ответственность и помочь обществу перейти от уровня радикализма на более низшие стадии, учить умению быть умеренными политическими партиями. Вот это проблема. Как бы мы ни старались, мы до сих пор никаких ответных реальных шагов не видим.
- Вопрос к вам, как к парламентарию. Поднимаются ли у вас на заседаниях маджлиси олий вопросы, касающиеся проблем с Узбекистаном? - Иногда в рамках экономической комиссии, членом которой я являюсь, мы обсуждаем экономические, пограничные, экологические проблемы. Их сейчас много. Много претензий как со стороны Таджикистана, так и Узбекистана по вопросам экологии. Конечно, я думаю, что вопрос экологии чересчур политизирован. Мы говорим об экологии, больше думаем о политике, чем о самой экологии. Но тем не менее эти вопросы обсуждаются. Но особых, скажем так, предметных разговоров по взаимоотношениям Таджикистана с Узбекистаном еще не было.
- Вопрос о Рогунской ГЭС для Таджикистана очень насущен. Чем объяснить отсутствие его обсуждения? - Я думаю, что здесь узбекские политики, в частности, узбекский парламент, более активны, чем мы. Нас немножко эта проблема в Таджикистане... никто не хочет брать на себя инициативу, все занимают такую позицию: у нас должен думать и думает один человек. И он должен решить этот вопрос, по крайней мере, он должен дать указание, чем мы должны заниматься. Конечно, это слабая сторона нашей политики, по крайней мере, я думаю, что в парламенте мы должны обсуждать эти вопросы. Более того, когда почти год наши поезда были блокированы, к сожалению, даже этот вопрос не был обсужден в парламенте, хотя мы понесли миллионные убытки. Никто даже не только не обсуждал, но и не собирается компенсировать эти убытки. Это наша слабость.
- Я ехал в Таджикистан через Худжанд. Вспомнил о том, что, если я не ошибаюсь, в 2005 году было покушение на Джураева - члена областного совета Согдийской области. Потом он уехал в Москву. Сейчас подняли вопрос о его экстрадиции. Осуждены два его родных брата. Как мне представляется, все это имеет экономическую подоплеку. Насколько этот вопрос накален? Что вы можете сказать о противостоянии элит и кланов? - Я думаю, что этот вопрос больше связан с разделом доходов, влияния. Это не политический вопрос. Это чисто экономический интерес.
- Тем не менее это тоже один из факторов стабильности. Как вы считаете, удастся ли найти консенсус в этом вопросе, который устраивал бы и тех и других? - Пока у нас бизнес не ведет себя цивилизованно. У нас больше работает закон джунглей. Тот, кто сильнее, тот и забирает все. А остальным могут оставить какие-то крохи, чтобы они существовали. Пока ситуация такова, но все равно рано или поздно все поймут, что для того, чтобы иметь стабильную ситуацию, надо дать возможность развиваться всем. И из этих общих национальных ресурсов все должны иметь возможность получить свою долю. Это государство, это земля, это ресурсы, которые принадлежат всем. Рано или поздно мы к этому придем, дай бог, чтобы мы пришли к этому быстрее и без каких-либо особых катаклизмов.
- Думаю, что, видимо, этот процесс в Таджикистане будет достаточно долгим. А наверняка есть люди, которые хотели бы ускорить его. Как вы оцениваете конфликтогенность этого вопроса? - Вы знаете, президент иногда делает шаги в направлении того, чтобы не допустить столкновения интересов на более крупном масштабе. Например, в своем последнем послании парламенту он сказал: дайте всем, кто хочет, возможность зарабатывать. Я не знаю, насколько серьезно это предложение ... это требование президента, в какой степени будет воспринято чиновниками и ближайшим окружением. Насколько оно будет реализовано - не знаю, но старт был дан, и многие, наверное, должны исходить из этой новой доктрины и будут строить какие-то планы. Дай бог, чтобы оно было искренним, дало какие-то результаты, и если действительно дало людям возможность зарабатывать и реализовать себя, и тогда, я думаю, что уровень конфликтогенности может пойти на убыль.
- Будучи в Бухаре, я выяснял для себя, имеются ли сепаратистские настроения у местных таджиков. Похоже, что их нет. А имеются ли тяга к сепаратизму у таджикских узбеков? Насколько этот вопрос может быть использован в политике, во взаимоотношениях между Узбекистаном и Таджикистаном? - Мы оцениваем ситуацию как очень спокойную. У нас не ощущаются сепаратистские настроения. Насколько я знаю, национальные этнические меньшинства чувствуют себя очень комфортно и более того, иногда, особенно по вопросам религии, религиозные меньшинства имеют большие льготы, чем мусульманское большинство. Где-то даже есть перекос в этом направлении. Я думаю, что, по крайней мере, никаких жалоб до сих пор мы не получили и, думаю, что их отсутствие имеет основание. Я не знаю, каковы настроения таджикского населения Узбекистана. Оттуда поступает противоречивая информация, но, по крайней мере, со стороны наших религиозных меньшинств, в частности, узбекского меньшинства, никаких жалоб пока не было. У нас есть пресса, выходящая на узбекском языке, есть узбекские телеканалы и радиовещание, работают школы. Очень много представителей нацменьшинств работает в госструктурах, в сфере бизнеса.
- Вы хотите сказать, что никакой конкуренции между таджиками и узбеками нет и в помине? - По-моему, конкуренции нет. Если в советские годы перекос был в пользу некоренного населения, то сейчас идет уравнивание возможностей. Кому-то это может показаться, что это идет за счет уменьшения роли и статуса национальных меньшинств, но это вовсе не так. Думаю, что это просто идет процесс восстановления и уравнивания возможностей всех народов, проживающих на территории Таджикистана. В советские годы как раз титульная нация - таджики - были на менее выгодных позициях, чем другие. Возможно, что сейчас многие привыкли видеть себя всегда в этой роли и им, наверное, немножко тяжело привыкнуть к новым условиям. Я думаю, что это нормальный процесс, хотя в Таджикистане, я опять повторюсь, что по сравнению с другими государствами постсоветского пространства, даже этот процесс у нас идет более осторожно и больше с учетом интересов национальных меньшинств, чем в других государствах. Например, по сравнению с Прибалтикой, той же Россией и Украиной, государствами Закавказья и других стран Центральной Азии. Мы только в этом году подняли вопрос о национальном языке. Так что если и есть какие-то недопонимания, то мы не первые в этом ряду.
- В Интернете была опубликована статья о том, что в Таджикистане усиленно развивается шиизм, что приверженцев этого течения в Таджикистане достигло 35%. Авторы видят в этом иранскую угрозу. Что вы думаете по этому поводу? - Нет. Это, конечно, мягко говоря, завышенная цифра. Во-первых, таджики всегда были ханафитами и суннитами и таковыми останутся. Если есть какие-то отдельные факты, что кто-то стал интересоваться больше шиизмом, чем суннизмом, то это нормальное явление. Почему-то мы не говорим о тысячах таджиков-мусульман, которые приняли христианство или зороастризм, стали кришнаитами, а раздуваем проблему с шиитами, и это очевидно. Хотя мы тоже об этом много читаем, слушаем, но, думаю, что здесь имеет место преувеличение. Во-вторых, отношения Таджикистана с Ираном - это нормальные естественные взаимоотношения. Это родственные связи, это единая культура, язык, история - взаимовлияние всегда имело место. Если кто-то в поисках религиозного познания стал больше интересоваться иранской литературой, это вовсе не говорит о том, что он стал шиитом. А где взять информацию, если у нас мало кто знает арабский язык? Еще мало публикаций по исламу на таджикском и русском языках. Причем, процент тех, кто владеет арабской графикой, у нас намного больше, чем тех, кто владеет арабским языком. Зная арабскую графику, он хорошо читает, знает персидский язык. Ему намного легче, чем читать арабскую литературу, поэтому у нас много таджиков, которые читают персидскую литературу. Но это не означает, что они стали шиитами.
- Еще один вопрос к вам как к парламентарию. Обсуждается ли у вас вопрос о будущем авиабазы Айни? Насколько я понимаю, идут какие-то торги между Таджикистаном и США, между Таджикистаном и Россией. На какой стадии переговорный вопрос? Что там происходит? - Вы знаете, подобные вопросы у нас в парламенте обсуждаются только на стадии ратификации каких-то соглашений. И то особых обсуждений там нет. Ратифицируем и ставим последнюю точку в вопросах, которые практически уже завершены. Одобряем де-факто. Мы де-факто переводим в де-юре те или иные документы. Поэтому пока на уровне парламента таких серьезных обсуждений не было. Например, единственный случай, когда мы обсуждали приграничные вопросы с Китаем, когда часть нашей территории была передана Пекину, это было очень осторожное обсуждение со стороны отдельных депутатов, в частности, я поднял этот вопрос. В ответ была болезненная реакция, что я сам был удивлен этим. Это должно было быть воспринято нормально. Это нормальный процесс, когда такие важные национальные вопросы, как территория, как граница, какие-то крупные объекты, должны обсуждаться в парламенте, и возникновение различных точек зрения является нормальным явлением. У нас, к сожалению, это болезненно воспринимается теми людьми, которые по долгу своей службы должны быть очень толерантными. Они вроде бы должны пройти практику где-то на Западе, работали долго, они должны быть готовы к таким обсуждениям, но почему-то именно они более болезненно воспринимают эти обсуждения.
- Вы кандидат политических наук. Каковы ваши предположения на этот счет как эксперта, как аналитика? - Вы знаете, я думаю, что очень много государств претендуют на эту авиабазу и Таджикистан должен к этому относиться осторожно и по мере возможности сохранить эту авиабазу только для отечественного использования. Не давать никому каких-либо особенных льгот, могут дать для выполнения каких-то особых задач и то на какое-то конкретное время для использования другими государствами или коалициями других государств в рамках ОДКБ или «партнерства во имя мира». Но, опять повторюсь, эти сроки и задачи должны быть конкретными и никому не давать повода для того, чтобы он чувствовал себя в Таджикистане, особенно по отношению к этому аэродрому очень комфортно и хозяином этого объекта. Таджикистан, давая какому-либо из государств какие-то приоритетные отношения по этому объекту, может сильно испортить отношения с другими государствами. Я думаю, что больше прав для партнерского отношения по отношению к этому объекту, конечно, имеют те государства, с которыми у нас есть соглашения по ОДКБ и по вопросам борьбы с терроризмом, оборонные вопросы, но даже и с этими государствами надо быть очень осторожными. До сих пор мы достаточно легко согласились на передачу различных объектов другим государствам.
- Вы имеете в виду станцию слежания «Окно»? - Это не только 201-я дивизия и «Окно», даже по вопросам транспортировки грузов через нашу территорию в Афганистан, в Таджикистане мы как бы не научились еще серьезно вести переговоры по этим вопросам, не научились еще отстаивать свою позицию, свои интересы. Поэтому, я думаю, что в дальнейшем наша дипломатия должна быть готова, быть в полной готовности к таким ситуациям.
- Одна беда, Таджикистан сильно нуждается в деньгах, а за авиабазу платят прилично. - Вся проблема состоит в том, что до сих пор Таджикистану никто не платит, ни за базу, ни за что-то другое. Я не знаю, сколько нам платят государства-члены НАТО за транспортировку грузов в Афганистан, боюсь, что сумма не очень большая. Мы больше имеем проблем от этих соглашений, чем каких-то реальных доходов. Но дело даже не в деньгах, я сторонник того, чтобы больше внимания уделять торговле. Но здесь психология торгаша не уместна. Мы должны научиться отстаивать свои интересы. Даже если это покажется на первых порах экономическим ущербом, строить свою политику, особенно, внешнюю политику, только на деньгах и получении каких-то краткосрочных дивидендов, это, как минимум, недальновидно. Это несерьезно. Государство может выйти из экономических трудностей, решать какие-то свои финансово-экономические проблемы, но приобретение имиджа серьезного народа, серьезного государства с собственными интересами, с собственным видением национальных интересов - это более трудная задача, чем просто зарабатывать деньги.