16 октября 2005
Проблема национального сознания
16 октября 2005
Бахыт САДЫКОВА (перевод), Махамбет АУЕЗОВ (комментарий), Деловая Неделя, Казахстан
Проблема национального сознания
В этой главе книги Александра Беннигсена и Шанталь Лемерсье-Келькеже поднимаются вопросы, вплотную подводящие нас к современности, а именно - национального самосознания мусульман в СССР. Фактически, речь идет о нашем непосредственном «вчера», в котором, как мы видим из текста, выплавка современного понимания разделения наций Центральной Азии шла именно в административном русле, утверждалась в умах прежде всего чиновничьей среды. Не менее интересным кажется сегодня вывод об Узбекистане, как «центре притяжения» Туркестана, каковым он виделся в советское время. Трудно не согласиться с доводами авторов по этому поводу, однако это только усиливает понимание того, в каком известном месте находится эта страна сейчас, когда мечты о единстве туркестанских народов погребены под амбициями отдельных лидеров, а сам ислам стал лозунгом антиправительственного восстания и сопротивления, а не государственной идеологии и политики добрососедства. Читая эти строки, становится отчасти понятно, почему в новых независимых государствах свое продолжение обрела именно екатерининская политика созидания лояльного «официального ислама», а не, казалось бы, закономерное возрождение традиций прошлого.
Советское правительство и проблема мусульманской нации
Накануне революции 1917 года мусульманский мир русской империи не достиг еще той стадии экономического и социального развития, которая предшествовала формированию современных наций. Слова «татары», «узбеки», «туркмены», «башкиры» и т.д. отражали географическое понятие или же принадлежность к какому-то роду и не соотносились с понятием «национальность» в его нынешней интерпретации. Мусульманские массы называли себя просто мусульманами либо, если они были тюркоязычными, тюрками или тюрко-татарами. Выходцы с Северного Кавказа назывались горцами (таулу), а жители Центральной Азии - туркестанцами.
Наряду с этим коллективным «наднациональным» сознанием существовало еще более сильное, субнациональное, сознание: клановое у кочевников и локальное - у оседлых. Уточняя свое происхождение, мусульмане именовали себя «бухаралы» (бухарец. - «ДН»), «казанлы» (казанец. - «ДН») или «самарканлы» (самаркандец. - «ДН»). «Оседлый житель Центральной Азии, - писал А.Бартольд, - ощущал себя в первую очередь мусульманином и только затем жителем какого-либо определенного города или региона, так как в его глазах этническое понимание не имело никакой значимости».
Если речь заходила о тех, кто сохранил свой родовой уклад жизни, то он именовал себя теке или йомуд, а не туркменом; локай или карлук, а не узбеком; выходцем из Большой или Средней Орды (Старшего или Среднего жуза. - «ДН»), а не казахом. У представителей интеллигенции превалировало наднациональное сознание, у консерваторов - панисламистское, у модернистов - пантюркистское. Последние оставались верными лозунгу 1883 года крымского идеолога Исмаил-бей Гаспралы: «Пусть нас объединяют наш язык, наши дела и наши идеи!». Первые мусульманские социалисты, заявившие о себе на политической арене в начале ХХ века, были тоже убежденными сторонниками мусульманского единства.
Даже волжские татары, самые современные среди мусульман империи, называли себя тюрками или северными тюрками, так как слово «татарин» зачастую имело пренебрежительный смысл, как если бы речь шла о неотесанном крестьянине или поверхностном мусульманине. И только накануне октябрьской революции в Казани появились первые «татаристы» (Tatartchylar), называвшие себя татарами.
Проблема единства или разнообразия мусульманского сообщества вызывала самые большие дискуссии первые десять лет советского строя. Теоретически было три подхода в интерпретации мусульманского сообщества:
- нация, образующая единое государство;
- нация, входящая в состав нескольких государств;
- несколько государств-наций.
До революции все мусульманские политические лидеры считали, что, несмотря на наличие разных этнических групп, русский ислам представлял собой единую нацию, географически разделенную на несколько групп, говорящих на разных, но очень близких языках, и имеющую общие исторические, культурные и религиозные традиции. Первые разногласия появились в 1917 году во время Всероссийского мусульманского съезда, открывшегося 1 мая в Москве. В результате конфликта появились унитаристы, сторонники единства нации, объединенной экстерриториальной культурной автономии, и федералисты, которые не отрицали единства мусульманской нации, но при этом выступали за создание нескольких мусульманских государств. Федералисты (азербайджанцы, туркестанцы, башкиры, казахи) взяли верх над унитаристами (в основном это были татары), однако принцип национального единства никогда не оспаривался. На деле, из 717 присутствовавших делегатов съезда 446 поддержали резолюцию федералистов, представленную азербайджанцем Мехметом Эмином Расул-заде, а 271 проголосовали за резолюцию унитаристов, представленную осетином Ахмедом Цаликовым. Однако для предотвращения раскола и сохранения тем самым административно-политического единства мусульманской нации съезд избрал центральный орган - Милли Шура (Национальный Совет), на который была возложена обязанность по координации политической деятельности всех мусульман России. В интервалах между сессиями Милли Шура должен был быть представлен Исполнительным Советом (Икомус). Чтобы укрепить административное единство мусульманской нации, в июле 1917 года в Казани лидеры националистов учредили Мусульманский военный совет (Харби Шура) и Временное национальное управление (Милли Идаре), состоявшее из трех департаментов: по делам религии (Дини Низараты), финансов (Малие Низараты) и образования (Маариф Низараты).
Наконец, на 20 ноября 1917 года был назначен созыв Национальной всемусульманской ассамблеи (Миллет Меджлиси). Таким образом, несмотря на победу федералистов, все мусульманские лидеры, включая социалистов и будущих большевиков, продолжали признавать целостность мусульманской нации, имея в виду и административно-политическое единство.
В течение первых шести лет советского строя большевики признавали единство мусульманской нации, хотя и не выражали это открыто. Термин «мусульмане» постоянно использовался в лексике для обозначения этой нации, ее вооруженных сил (Мусульманская красная армия), ее центрального административного органа, Мусульманского комитета (Муском) при Комиссариате по делам национальностей (Наркомнаце), и даже некоторое время - для обозначения мусульманской социалистической коммунистической (большевистской) партии.
До 1924 года новый строй сохранял под новыми вывесками административные единицы, унаследованные от царской империи. Эти деления были географическими и историческими без учета языковых и этнических особенностей жителей. Таким образом, в Центральной Азии бывшее Степное генерал-губернаторство, границы которого соответствовали примерно границам современного Казахстана, просто-напросто изменило название, став Киргизской автономной республикой, позже переименованной в Казахскую. Туркестанское генерал-губернаторство в своих бывших границах стало Туркестанской автономной республикой, тогда как два маленьких государства, находившиеся под русским протекторатом, Бухарский эмират и Хивинское ханство - стали Бухарской и Хорезмской народными республиками. Итак, с 1920 по 1924 гг. большевистское руководство во главе с Лениным и Сталиным считали советский ислам объединенной нацией, разделенной на несколько государств.
Что же касается мусульманских коммунистических лидеров, которые сыграли важную роль в первые годы нового строя, то они, конечно же, защищали принцип единства мусульманской нации и полагали, что число мусульманских государств должно быть сведено до минимума: объединенный Туркестан, Татаро-Башкирская республика на Волге и Урале.... После 1925 года, когда они перешли в оппозицию, мусульманские лидеры предложили объединение всех мусульманских территорий в одно государство - Туранскую республику.
По возможности они отстаивали также языковое единство мусульманской нации, предполагая сократить до минимума число мусульманских литературных языков: язык волжских татар, чагатайский для всей Центральной Азии и азербайджанский турецкий - для Кавказа.
В течение первых десяти лет (до 1928 года) волжские татары, самые большие «пантюркисты» из всех российских мусульман, были бесспорными лидерами советского ислама. Они возглавляли центральные органы (Наркомнац), а их литературный язык, язык казанских татар, служил по праву linguа franca* для всех мусульман Советского Союза. Их превосходство может быть проиллюстрировано той ролью, которую сыграла татарская периодическая пресса: в период с февраля 1917 по 1920 гг. из 259 названий, выходивших в России на различных языках мусульман, 139 выходили на языке казанских татар, что составляло более половины всех изданий. На азербайджанском языке издавались газеты и журналы 39 наименований, на узбекском - 37, на казахском - 21, на языке крымских татар - 7, на турецком - 2, на осетинском - 2, на языке крещенов (крещенских татар) - 3, на кумыкском - 3 и по одному - на персидском, аварском, абхазском, лакском и языке бухарских евреев.
Однако мечта об административном объединении мусульманской нации, которая была поддержана лидерами мусульманских коммунистов, была разбита при первом же конфликте с большевистскими руководителями в 1919 году, когда Ленин отказался поддержать проект объединенной Татаро-Башкирской республики, выдвинутый Султан-Галиевым, и распорядился о создании двух раздельных государств: Татарской и Башкирской автономных республик.
Фактически вопрос о советском исламе был окончательно решен в 1924 году в пользу его разъединения, и Москва приступила к размежеванию Центральной Азии на 6 государств-наций. Разделение ее на Казахстан, Киргизию, Узбекистан, Туркменистан, Таджикистан и Каракалпакстан основывалось на четырех критериях, с грехом пополам составленных Сталиным в 1923 году: общность территории, языка, экономики и культуры.
Разграничение границ Центральной Азии послужило причиной появления многих литературных произведений, так как это на деле стало радикальным и драматическим поворотом в национальной политике СССР. Эта акция среди прочих стала началом модернизации и советизации бывшего исламского мира (умма), доселе единого. Цель советского руководства состояла в том, чтобы одновременно истребить субнациональную (клановую и родовую) лояльность и наднациональное сознание (религиозную, этническую и территориальную), стремясь заменить их узконациональным сознанием, ограничив его рамками новой советской мусульманской нации, которую Москва создавала самоуправно и которая не соответствовала ни исторической реальности, ни чаяниям местной интеллигенции Центральной Азии.
Создание новых государств-наций предполагало не только формирование национальных кадров, способных взять на себя политическое, экономическое и культурное управление в своих республиках, но в особенности создание (на руинах бывшего чагатайского linguа franca Центральной Азии) новых литературных языков. Но еще труднее было придумать для каждой из шести новых наций новую биографию, собственную историко-политическую и культурную традицию, которая дифференцировала бы каждую из них от остальных.
Решение Москвы разорвать единство туркестанской уммы встретило сильное сопротивление на местах со стороны мусульманской элиты, которая усмотрела в этом (не без основания) попытку «разделять и властвовать». С 1920 года лучшие писатели Туркестана, примкнувшие к новому режиму, основали в Ташкенте «Чагатайское Общество» (Чагатай Гурунги), намереваясь тем самым защитить языковое единство народов Центральной Азии. После закрытия в 1922 году это общество вновь появилось в 1927 году под названием «Кызыл Калам» (Красное Перо), но и его члены были физически уничтожены после 1937 года.
Почти все лидеры туркестанских коммунистов в более или менее открытой форме выражали свое враждебное отношение к размежеванию и созданию новых литературных языков. Большинство из них были уничтожены Сталиным после 1937 года как «националисты-пантюркисты». В его рядах были писатели Муневвер Кари, Абдуррауф Фитрат, Абдулла Авлани Бату (руководитель отдела культуры в Наркоме просвещения Туркестанской АССР) и другие.
Со времени размежевания 1924 года национальная политика советского правительства не претерпела никаких ощутимых изменений. «Распыление» мусульманской уммы продолжалось несколько лет. Конец 20-х годов стал кульминацией рождения нескольких эфемерных национальностей, получивших в «приданое» созданные на скорую руку литературные языки. Они исчезли в период переписи 1939 года. Такая участь постигла тех, кто еще числился в переписи 1926 года: крещенов (татары-христиане), ассимилировавшихся с волжскими татарами; тептяров и мишаров (татаризованных угро-финнов), ассимилировавшихся с волжскими татарами; ногайбаков (башкир-христиан), растворившихся среди башкир; аджарцев (грузин-мусульман), воспринимаемых ныне как просто грузины; талышей (группа ираноязычных азербайджанцев), ныне ставших азербайджанцами; памирцев (шугни, рушанов, бартангов...), превратившихся в таджиков.
Распыление в языковой сфере было не менее сенсационным. В 1960 году число мусульманских литературных языков в СССР было 31, а периодическая пресса выходила на казахском (144 наименования), узбекском (111 наименований), азербайджанском (84 наименования) языках; 78 - на языке казанских татар, 47 - на туркменском, 46 - на киргизском, 32 - на таджикском, 22 - на башкирском, 13 - на аварском, по 7 названий - на чеченском и лезгинском, 6 - на языке дари, 4 - на каракалпакском, по 3 - на уйгурском, лакском и кумыкском языках, по 2 - на табасаранском, ногайском и кабардинском и, наконец, по одному изданию на ахавахском, черкесском, карачаевском, дунганском, курдском и языке крымских татар.
Сегодня советские руководители, периодически превознося успехи «ленинской национальной политики», заявляют, что на национальных территориях процветает только лояльность по отношению к нациям и что, если будет существовать и развиваться наднациональное сознание, то это будет только «советское», то есть осознание себя гражданином СССР. Так ли обстоит все на деле?
Уровень сознания мусульман СССР
В настоящее время вопреки оптимистическим заявлениям советских руководителей среди мусульман СССР сосуществуют три уровня сознания. Наряду с официальным национальным сознанием, созданным искусственным образом полвека назад и предназначавшимся для лучшего поддержания русской гегемонии, наблюдается еще клановое/родовое сознание, унаследованное от далекого доисламского прошлого, а также наднациональное религиозное и культурное сознание, являющееся наследием десятивекового исламского периода.
Субнациональное сознание
Сегодня у оседлых жителей осознание своей принадлежности к какому-то конкретному региону (казанлы, бухаралы) почти полностью исчезло. Пожалуй, только уйгуры, проживающие в Центральной Азии, выходцы из Синьцзяна, различают друг друга по месту рождения либо проживания: кашгарлык, турпанлык. Зато, несмотря на то, что кланы и племена уже давно потеряли свою экономическую и политическую значимость, принадлежность к тому или иному клану либо роду еще не забыта. Она воспринимается как вполне живучая психологическая реальность народами, которые до 1917 года вели кочевую или полукочевую жизнь: казахи, киргизы, туркмены, узбеки, каракалпаки, башкиры, равно как чеченцы и ингуши.
Эта принадлежность может быть клановая, как, например, у киргизов, башкир, каракалпаков, чеченцев и ингушей, либо родовой, как у туркмен и узбеков. У туркмен принадлежность к крупному роду (теке, йомуд, ерсары, али, ели, гоклен) имеет больше значимости, чем осознание себя членом «туркменской нации» вообще. Казахи, единственный кочевой народ Центральной Азии, имевший в прошлом свою крупную государственность, считают важным принадлежность к одной из четырех орд: Старшей, Средней, Малой и Букеевской.
Комментарий «ДН»: так называемая Букеевская Орда была образована с подачи русской администрации, предоставившей казахским родам Младшего жуза право кочевать на освободившихся после ухода калмыков в начале ХIX века землях междуречья Волги и Урала (Жаика). Целью этой политики было воплощение того же самого принципа «разделяй и властвуй» - не имея возможности просто уничтожить ханскую власть, являвшуюся, несмотря ни на что, одной из основ автономии казахов в составе Российской империи, оренбургская администрация решила ее разделить на более мелкие уделы.
* Lingua franca - универсальный, единый язык общения (Прим. перев.).
Разделение казахских земель российскими военными «линиями» привело к усилению недовольства населения и ряду восстаний против традиционной ханской власти, проводника влияния России (движение Сырыма Дат-улы, восстание Исатая Тайман-улы и Махамбета Утемис-улы, откочевка Жоламана Тленши-улы). Это позволило царской администрации постепенно ликвидировать ханскую власть в Казахстане и построить собственную многоступенчатую структуру власти, превратившую казахские степи из автономного региона в часть централизованно управляемой территории, и начать их колонизацию за счет переселения крестьян из европейской части России и Украины. Как бы то ни было, в национальном самосознании принадлежность к «Букеевской Орде» не оформилась как некая внутриэтническая принадлежность, и ее жители не отделяли себя от Младшего жуза.
Что касается представителей крупных родовых формирований домонгольского либо монгольского периода (кыпчаки, карлуки, кытай, мангыты, найманы, коныраты...), разбросанных вот уже несколько веков на огромных просторах и имеющих своих представителей среди всех наций - узбеков, казахов, каракалпаков, киргизов, туркмен, башкир, ногайцев, кумыков, карачаевцев - и даже среди тюркских язычников Алтая, то все они, несмотря на различия в языках и на разделенность, ощущают свои родственные связи.
Представители кланов и родов соблюдают, хоть и не так строго, как в дореволюционный период, устоявшиеся веками экзогамные табу. В некоторых регионах, в частности, в Туркменистане и Казахстане, культурная и даже политическая жизнь управляется по родовой системе: отбор и выдвижение кадров в местные партийные и советские органы, а иногда и в вузы и академии наук зависят от принадлежности кандидата к тому или иному роду.
Клановое/родовое сознание препятствовало раньше сближению мусульман. Оно продолжает быть тормозом в налаживании «дружеских связей» между местным населением и русскими, в формировании «советского» сознания. В других регионах, как, например, на Северном Кавказе и в Туркменистане, клановые и родовые структуры служат опорой суфийским братствам, которые стремятся к ограничению перехода своих воспитанников в другие кланы.
Все советские специалисты единодушны в том, что субнациональные пережитки таят различные опасности. Л.П.Буева подытоживает так: «Когда традиционное окружение, составляющее горизонт верующего, своими традициями, обычаями, своей особой системой человеческих отношений и психологически-специфическим образом действий членов этой системы предлагает верующему нормы поведения, которые не соответствуют либо даже противоречат официально принятым [советским] обществом правилам, тогда личность верующего раздваивается либо он становится враждебным к обществу и его ценностям».
Наднациональное сознание
Наднациональное сознание является, прежде всего, но не только, религиозным. Оно соответствует чувству принадлежности к «сообществу верующих» (умма) и «мусульманской нации» (миллет), которая не исключает из своей среды ни неверующих, ни даже атеистов. В него не входят только те, кто не хочет больше в нем пребывать, то есть те малочисленные мусульмане, которые обрусели, проживая за пределами мусульманских территорий. В этих двух традиционных понятиях концепт нации и религии неразрывно связаны, а представители нации и религии всегда ощущают себя живущими в Dar ul-Islam (стране ислама), коей являются Центральная Азия, Кавказ и другие, традиционно мусульманские территории. Dar ul-Islam противостоит Dar ul-Harb (страна войны), где мусульмане составляют лишь чужеродное меньшинство.
С 1928 года советское правительство прилагало все усилия для разрушения исламской религии с тем, чтобы ослабить это панисламское сознание. Эти усилия не увенчались успехом. Все советские обозреватели единодушно признают, что нигде нет такого прекрасного национально-религиозного симбиоза, какой существует на мусульманских территориях, так как ислам лучше любой другой религии сумел охватить все слои общества и даже, как недавно признал официальный агитпроп, - привлек в свои ряды непросвещенных крестьян. Даже там, где усилия правительства, направленные против религиозных верований stricto sensu**, увенчались относительным успехом, религиозная/культурная идентичность не была ослаблена. Даже самые убежденные атеисты соблюдают обряд обрезания своих детей, а в Ташкенте или Душанбе еще можно услышать: «Немусульманин не может быть узбеком или таджиком...».
Чувство принадлежности к исламу усиливается, особенно в Центральной Азии, древней имперской территории, сознанием принадлежности к одной общей исторической общности и общим традициям государственности, символом которых являются тюркомонгольские понятия: yourt (обозначающий одновременно понятия «нация» и «родовое достояние»), ulus («нация» и «государство») и il («народ» и «территория») (журт, улыс и ель - у казахов. - «ДН»).
Это наднациональное сознание принадлежности к тюркскому и исламскому сообществу подтверждается также идентичностью обычаев и существованием общего фольклора и общей народной эпической литературы, родственностью языков, которая, в свою очередь, усиливается использованием одинаковых арабо-иранских либо русских заимствований. С другой стороны, все советские мусульмане, в особенности те, кто относится к интеллигенции, сознают, что разностороннему и постоянному давлению со стороны русских необходимо противопоставить братское единение. И, наконец, появляются новые факторы, способствующие сближению различных мусульманских народов и усилению чувства наднациональной солидарности: единообразие в образовании и технике производства и, на более высоком уровне, - развитие высшего образования, которое делает доступным последующим поколениям литературное достояние всех мусульман.
Традиционные понятия Ummа, Millet, Yourt, Dar ul-Islam за многие века и даже тысячелетия, когда речь идет о доисламских понятиях, глубоко проникли в сознание народа. Они вступают в противоречие с новым узконациональным сознанием, созданным искусственно за менее чем полувековой период произвольным решением чужеродных правителей. Выживание этих понятий является сегодня определенной помехой не только ассимиляции мусульман русской культурой, но и простому сосуществованию русских и местных жителей. Только мусульманин (прошедший обряд обрезания) может считаться членом millet, и только тюрок или иранец могут считаться членами чагатайского ulus либо Turk Ili (Туркестана). Русские и другие немусульмане всегда будут в их мире чужестранцами, roumi и kafir (руми и кафир - от румиец, переносн. - грек, христианин и «неверный» (арабск.). - «ДН»), которых будут терпеть в силу обстоятельств.
Современное национальное сознание
Трудно определить, что из себя представляет сегодня национальное сознание мусульман СССР. В 1924 году ни одна из мусульманских наций не подходила под критерии, которые Сталин выдвинул в качестве условий существования нации. Границы мусульманских территорий были плохо очерчены, что подтверждает их нынешнее состояние, большинство народов не имели своего литературного языка, общность национальной экономики была лишена смысла; что же касается культурных традиций, то они практически были общими для всех.
Через пятьдесят пять лет после размежевания тюркские языки оказались скорее ближе друг к другу, а не отдаленнее. Даже наоборот: осознание общности истории, тюрко-персидской культуры возрастает, по мере того как все более широкие слои населения получают доступ к высшему образованию.
Только в единственной области появление новых советских наций стало реальностью: в управлении и бюрократической организации. Со времени окончания Второй мировой войны партийный аппарат, советские и административные органы мусульманских республик быстро растут и крепнут, и этот процесс ужесточает соперничество между различными мусульманскими нациями. Если некий узбек ощущает себя еще членом какого-либо рода (мангытом или коныратом, к примеру), а некий представитель интеллигенции из Ташкента - туркестанцем, тюрком, даже мусульманином, то бюрократ из партийных или советских органов непременно считает себя узбеком.
Однако в течение последних десяти лет в Центральной Азии дает о себе знать новый аспект в эволюции нации, который имеет тенденцию нейтрализовать появление новых советских наций. Эта эволюция парадоксальным образом касается узбеков, которые в настоящее время становятся полюсом притяжения для всех туркестанцев. Их претензии на гегемонию вполне оправданны. В наши дни узбеки представляют самую многочисленную тюркскую нацию в СССР: их более двенадцати с половиной миллионов. Они также, вслед за тюрками из Турции, являются второй по численности тюркской нацией в мире - более пятнадцати миллионов человек - если считать узбеков, проживающих в Афганистане. Узбекская интеллигенция - самая многочисленная, узбекам принадлежат все исторические и культурные центры Туркестана: Бухара, Самарканд, Ташкент, Коканд, Хива. У узбеков самые лучшие университеты, самая развитая экономика, самый многочисленный кадровый корпус специалистов в области технических, гуманитарных наук и политики. Узбекистан - духовный центр советского ислама. На его территории действуют два медресе, а муфтий Ташкента получает от советской власти такую поддержку, что он может считаться своего рода «мусульманским патриархом».
До революции термин «узбек» использовался только для обозначения кочевых и полукочевых племен. Оседлые тюрки или же иранцы называли себя «сартами». Выражение «таза узбек» (чистый узбек) относился к кочевникам, а сарт-узбек - к представителям оседлых тюркоязычных племен, которые сохранили свою родовую структуру.
Пока гегемония узбеков в Центральной Азии скорее психологическая, чем политическая, но знаменательно, что это признается без колебаний всеми тюркскими и иранскими народами.
В данной главе использовались следующие литературные источники: М.А. Абдуллаев, «За глубокое критическое изучение идеологии ислама»; A.Barthold, article «Sart», «Encyclopedie de l'Islam»; A.Bennigsen et С.Lеmеrсiеr-Quеlquеjау, La Presse et le Mouvement national chez les musulmans de Russie avant 1920, Paris-La Науе, 1964; Журнал «Просвещение» ?23 от 5 марта 1923 г; Л.П. Буева, Социальная среда и сознание личности, Москва, 1968