22 сентября 2007
Талибская Вандея
22 сентября 2007
Талибская Вандея
21 сентября 2007г., ? 36 (764), Деловая Неделя, Казахстан
Искандер АМАНЖОЛ, Афганистан
Раннее утро. Небушко как выстиранное. Ветерок, дующий с гор, веет прохладой. Колышутся верхушки деревьев. Благодать господня, если не обращать внимания на грешную землю, где царит гам, ор, детский плач, выкрики разносчиков товара и менял. Стою в сторонке и наблюдаю, как пассажиры, роняя пакеты и сумки, суматошно носятся по стоянке междугородних автобусов. Кассир, будто из его дома выносят покойника, возопил: в автобусе, отправляющемся в Кандагар, есть свободные места. Мой проводник и переводчик Джумахан, вносит последние штрихи в мой антураж. Подвел коробейника и, взяв с лотка тюбетейку, нахлобучил ее мне на голову. Сделав шаг назад, сплюнул на землю зеленую жижу насвая и произнес: «По-моему, в самый раз». А я до сих пор не решил, ехать ли мне в Кандагар или, отказавшись от поездки, остаться в Кабуле? Про себя ругаюсь: блин! И не сиделось же тебе дома! Кто тебя за язык тянул! Мелькнуло в голове, а не погорячился ли я, сказав начальству, что для меня встреча с талибами - плевое дело. Куда тебя черт несет, там же опасно и даже взрыво, подумал я.
Мнимый паломник
По новостям передали сообщение о том, что талибы отпустили двоих заложников - корейских миссионеров. Потом, что талибы совершили очередное нападение на полицейский участок. Есть жертвы. На дороге, во время проезда по ней механизированного миротворческого патруля, ими взорван заложенный на обочине фугас. Вчера разговаривал с одним знакомым, уроженцем Кандагара, так тот, как только услышал о том, что я предлагаю ему сопровождать меня в этой поездке, наотрез отказался. Благо, у меня в запасе был второй вариант с Джумаханом. А он берет с лотка платок в черно-белую клетку и, сложив вдвое, набрасывает его мне на плечо. Такое впечатление, будто он готовит меня к маскараду. Афганцы испытывают пристрастие к платкам. Завернув в них покупки, они используют их как сумки. В случае если урочный час намаза застал их в дороге, то они находят им уже более возвышенное применение - его расстилают на земле, и он становится молитвенным ковриком. Во время ночлега в придорожной чайхане его используют в зависимости от обстоятельств в качестве одеяла или простыни. Свернув, можно носить его как чалму. Ну а если смерть застигла путника в дороге, то платок становится саваном. Тьфу ты! Опять в голову лезут дурные предчувствия.
Джумахан дает последние инструкции: так, в автобусе старайся без нужды не разговаривать, отвернись к окну или делай вид, что спишь. Если что-то понадобится, обращайся ко мне только шепотом. По дороге обязательно будет остановка, перекусим в чайхане. И тут же встревоженно спрашивает: «Ты умеешь есть руками?». Все, инструктаж завершен. Еще раз придирчиво оглядывает мой шальвар-камиз. Так, вышивка на рубахе, какие делают в Мазари-Шарифе. Орнамент на тюбетейке - тоже. Согласно легенде, я туркмен из Мазара, едущий в Кандагар, для свершения зиарата - паломничества к мечети Халька-и Шариф. Интересно, признал бы снова во мне филиппинца вчерашний таксист, подвозивший меня в Кабуле, встреть он меня сейчас. Переодевшись дервишем, в середине XIX века совершил свое путешествие в Центральную Азию знаменитый венгерский исследователь Арминий Вамбери. «Это хорошо, что ты носишь бороду», - продолжает Джумахан, но, увидев у меня в руках пачку «Виржинии», осуждающе закачал головой. Такую марку сигарет тут не курят. Говорю, что положу их в карман и буду вытаскивать по одной. Ну, пожалуй, все. А-а-а, вот что мы еще забыли. Берет у меня из рук кофр с фотокамерой и, завернув его в свой платок, закидывает за плечи. Все! Пошли! По-русски он говорит неплохо, правда, многое подзабыл, восемнадцать лет назад он учился в Кемерово в техникуме. Даже помнит по именам и отчествам своих педагогов.
В таких поездках важна каждая мелочь, нужно уметь раствориться среди афганцев. Стараюсь воспроизвести свойственную им шаркающую походку. Донашивая за старшими братьями калоши и шлепанцы, они вырабатывают ее еще в детстве. Пробравшись на свое место, привычным жестом откидываю фалды шальвар-камиза и опускаюсь в кресло. Вчера я битых полчаса тренировал этот жест. Кассир, пробираясь между рядами, наделяет всех билетами. Затем, присев на место водителя, заполняет дорожную ведомость. Шмякнул печатью. Готово. Дверь за ним закрылась, и автобус тронулся с места. Проехали метров триста, и снова остановка. Водитель достает из заначки дощечки, безбилетники быстро рассаживаются в проходе. С шипением закрывается дверь, отрезая пути к отступлению. За окном мелькают предместья Кабула. Все! Все страхи остались позади. Как будто камень с плеч упал. Постепенно овладевает эйфория. Ты в очередной раз преодолел свой страх. Вперед! Только вперед! Ты можешь, ты способен горы свернуть! Но тут же гашу в себе взрыв эмоций. Надо быть чрезвычайно осторожным, любой твой промах чреват тяжкими последствиями.
Трудное решение
Опустив голову на руки, сложенные на спинке кресла сидящего передо мной афганца, задумался. Наверное, это безрассудство - отправляться в поездку в Кандагар с человеком, с которым познакомился только вчера. Правда, Джумахана мне рекомендовал мой друг Наджибулла Асакзай. Он журналист, работавший в Кандагаре. В течение нескольких дней я звонил ему на мобильный, но все время нарывался на стандартный ответ «абонент находится вне пределов зоны обслуживания», пока кто-то из афганских коллег не сказал, что он уехал в Германию. Благо, есть такая вещь как Интернет, действительно Всемирная паутина. Нашел список корреспондентов Deutsche Welle. Каково же было изумление Наджиба, когда я нашел его в Германии. В телефонном разговоре он изложил причину своего отъезда из Афганистана: «Понимаешь, некоторые мои репортажи не понравились талибам. Мне стали угрожать расправой, и когда они сделали это в третий раз, я уехал. Мне тяжело жить в Бонне без семьи, жена Шахноза и дети остались в Кандагаре. Но ничего, они скоро ко мне приедут». В свою очередь я рассказал, что собираюсь туда, но у меня возникла проблема с переводчиком. Уже утром следующего дня он перезвонил мне и дал номер мобильного телефона Джумахана, при этом сказал, что он «свой парень» и ему можно доверять. А еще через день тот бросил свои дела в лавке и приехал за мной в Кабул.
На беседу с ним я пригласил своих друзей Зию и Туриалая. Выяснилось, что Джумахан, как и они, уроженец провинции Фарах. Нашли общих знакомых. Но когда Джумахан назвал сумму, которую он рассчитывал получить за свои услуги, у меня появилось желание пойти на попятный. А тут некстати вспомнились вчерашние новости из Кандагара, там было очередное нападение. Заметив это, Зия отозвал меня в сторонку и сказал: «Не упускай этот шанс. Ему можно верить, он не подведет. Это скромная цифра, ты ведь знаешь, что европейские журналисты готовы платить за такую поездку в 10 раз больше. Но с ними труднее, их вычисляют мгновенно, ты же азиат. У тебя должно получиться». Мелькнуло: ай, была не была, пропадай моя телега. Хлопнули по рукам. Для афганцев это как подписание контракта. Знай генеральный, во что газете обойдется моя поездка в Кандагар, он бы меня точно прибил бы. Ай, отбросил я эту мысль. Бог не выдаст - свинья не съест, тем более, если он и будет ругать, то уже по возвращении в Алматы. А там уже поздно пить боржоми. Если, конечно, вернусь. Тут же уплатил половину запрошенной суммы. Оставшуюся - при благополучном возвращении в Кабул. Если что - звони, кому - сам знаешь, он тебя в обиду не даст, напутствовали меня Зия с Туриалаем. Было решено, что поскольку бандиты, прикидывающиеся талибами, и правительственные солдаты на блокпостах грабят междугородние такси, то безопаснее будет ехать на автобусе. Жаль, что в эту поездку я отправляюсь без Орхана, он вчера улетел в Баку, а оттуда в Москву. За время нашего пребывания в Афганистане мы сдружились.
Солдаты на въезде в Газни делают отмашку. Вооруженный автоматом афганец входит в автобус. Проверка документов. Джумахан шепчет, сделай вид, что спишь. Сидящие на передних сиденьях аксакалы возмущенно загалдели: «Аблах! Падаринга лаънат!». Удивительное дело, я уже давно обратил внимание на то, что пуштуны предпочитают ругаться на дари: «Подлый! Проклятие на голову твоего отца!». Солдат с досады махнул рукой, мол, провалитесь вы все, и вышел из автобуса. Старцы вмиг угомонились. Миновали город, и водитель делает первую остановку. Приспело время намаза. Выйдя на залитую солнцем площадку, оглядываюсь по сторонам. Перед входом в небольшую мечеть стоит армейский пикап. Несколько солдат с автоматами в руках делают омовение под струей воды, бьющей из водопроводного крана. И пока они его совершают, один из них с пулеметом наизготовку настороженно смотрит на выходящих из автобуса пассажиров. Насупившиеся старцы проходят мимо него, как мимо пустого места. Джумахан говорит, что пуштуны презирают военнослужащих правительственной армии и полиции.
Панегирист
Сложив оружие у ног пулеметчика, солдаты входят в мечеть. Вместе с ними и Джумахан. Через десяток минут верующие выходят. Взяв в руки автоматы, они идут к машине, а пулеметчик, водя стволом по сторонам, прикрывает отход. Натолкнувшись спиной на кузов пикапа, он легко забрасывает свое тело в машину. Стоящий поблизости старик, потрясая посохом, возмущенно плюет им вслед: «Тысячу проклятий на головы ваших отцов. Ах, сукины дети! Еще и в мечеть ходят». В солдатах ощущаются какая-то отчаянность, вызов и вместе с этим рисовка, мол, вот мы какие. Джумахан говорит, что в правительственную армию идут хулиганы и неслухи, они «дивона» - сумасшедшие. Изгои, ни в грош не ставящие репутацию и «бадал» - честь своих родителей. Получают-то сущие гроши, 40-50 долларов в месяц, оттого и промышляют на дорогах грабежом.
- Ну, пошли обедать, - говорит мой Улукиткан. Я уже бывал в этой чайхане. На ее окнах наклеены объявления «Wanted». Интересно, на кого они рассчитаны, дай бог афганцам читать на своем языке, а тут «Разыскивается» на английском. В ней я встречал светлобородого русского, по всей видимости, солдата, попавшего в плен, принявшего ислам и после вывода советских войск оставшегося в Афганистане. Встретившись со мной взглядом, он отрицательно покачал головой, давая знать, чтобы я не подходил к нему. Собираясь в Афганистан, я всегда беру с собой список солдат, призывавшихся из Казахстана. В нем они значатся как пропавшие без вести. Перед моим отъездом президент «Боевого братства» Сергей Пашевич говорил мне о том, что в Пагмане обнаружился солдат, призванный из Казахстана. Надо бы туда наведаться. В надежде на новую встречу оглядываюсь по сторонам. Служки выкрикивают названия дежурных блюд: кабули, палоу, кабоб. Делаем заказ. «Ловко у тебя это получается» - говорит Джумахан, наблюдая за тем, как я ем плов. - Правда, ешь ты как-то не по-афгански. Они берут рис с блюда щепотью, образованной тремя пальцами: большим, указательным и средним, я же перед тем как отправить его в рот, придавливаю рис к блюду пальцами, орудую всей пятерней. Подмечено верно, так едят узбеки. Все по легенде, афганские туркмены живут рядом с ними.
Сидя на стуле, женщина, засунув ребенка под чадру, кормит его грудью. В чайхану входит старик с рубабом в руке и обращается к посетителям с речью: «Мне уже семьдесят лет, единственное, что я умею делать, так это играть на этом инструменте. Я играю на нем уже пятьдесят лет. Когда был молодым, звали на свадьбы, платили - угощали. Потом пришли талибы и запретили играть. Кормился чем придется. Теперь их нет, играй - сколько хочешь. Но я уже стар, и на свадьбы меня уже не зовут. Эй! Правоверные, подайте на лепешку». Инструмент, потемневший от времени, украшенный красными ленточками и приклеенными к кузовку зеркальцами, есть в этом что-то языческое. Афганцев подобными речами не проймешь, таких нищих здесь тысячи. Сидят, как ни в чем не бывало, уткнувшись в свои тарелки. А у меня кусок в горло не идет. Толкаю в бок Джумахана. С видимой неохотой он расстается с двадцатью афгани. Старик, бросив на меня цепкий взгляд, адресуя моему спутнику, произносит: «Мусульманин! У твоего спутника белое сердце. Как его зовут?». Сел спиной к колонне, тренькнул пару раз по струнам, подтянул колки и заголосил что есть мочи: С - и - и - и - кан - дар: (так здесь произносят мое имя). Этого мне еще не хватало. Старик, а голос у него будь здоров, даже не дребезжит, как это бывает у пожилых людей. К слову сказать, панегирик в мою честь не был длинным, он звучал всего две минуты. Мол, что вы хотите за свои двадцать афгани.
Афганский бизнес
Пока Джумахан рассчитывается, вышел из чайханы. Увидел старика уже сидящим у входа. Огляделся. Никто за мной не наблюдает. Протянул ему сто афгани. Лучше бы я этого не делал, старик громко запричитал. Вот незадача! Вот опростоволосился! Не хватало, чтобы он снова начал исполнять свой панегирик. И быстрыми шагами скрылся за углом, где через несколько минут меня и нашел Джумахан. Скаля зубы, говорит: «Тебе б в театре работать. Старик так ничего и не заподозрил, ты в лад ему так удачно кивал головой, что он принял тебя за пуштуна». Ему б все смеяться. Нет, в Штирлицы я не гожусь. Слушай, будь другом, старик настолько фотогеничный, что у меня чешутся руки его сфотографировать, а мне, как ты понимаешь, делать это не с руки. Разворачивает свой платок, достает из кофра фотокамеру. Выслушав, как надо наводить объектив и какую пипочку нажать, решительным шагом направился к старцу.
Купив пакетик винограда, садимся в автобус. Заезжаем на заправку. Читаю вывеску. Двоюродный брат бывшего посла США в Афганистане Халилзада Азиз Хаттак, монополизировавший торговлю сжиженным газом, расширяет свою империю. Поговаривают, что заокеанский братец с ним в доле. Теперь ему принадлежит и сеть заправочных станций. Убаюканный легким покачиванием, я уснул. И только я поднял голову, как афганец, сидящий за моим креслом, легонько постучал по моему плечу и что-то произнес на пушту, в котором я ни бельмеса не понимаю. А? Он снова повторяет свой вопрос. Дошло. Бросив взгляд за окно и увидев знакомую крепость на высоком холме, произношу одно слово - Калат. Это административный центр провинции Забул, прошлой зимой я провел в нем несколько дней. Удовлетворенный ответом афганец откинулся на спинку кресла, и я облегченно вздохнул. Уф! Пронесло! Постучав ладошкой по моей коленке, Джумахан показывает большой палец. Проезжаем мимо дома, в котором я останавливался. Где-то там я потерял кольцо - оберег. И снова остановка. Солдат, войдя в автобус, прошелся по проходу, ограничившись внешним осмотром. Уже на выходе стал клянчить деньги у водителя. Не получив и копейки, чертыхнулся и вышел.
Еще одна проверка, она оказалась последней, поскольку производилась уже на въезде в Кандагар. И тоже поверхностная. В общем, вези что хочешь, хоть взрывчатку, хоть гвардейский миномет. Да и талибы, не будь дураками, выходят из автобуса за несколько километров до блокпоста, обходят его стороной, снова садятся, едут дальше и в ус себе не дуют. Я заметил, что в нашем автобусе таких пассажиров было 3-4.
Знакомые места. В свой прошлый приезд на этом месте я видел два сожженных бензовоза. Их сожгли американцы на заключительном этапе войны с талибами. Бухнули ракетами - и все. А везли ли афганцы горючее для талибов или на продажу, их не интересовало. Водители сгорели заживо. Врагу не пожелаешь такой смерти - мурашки бегут по коже. Ждем, пока водитель откроет багажное отделение. Кряхтя, Джумахан выгружает свои мешки. Оказывается, он торгует CD-дисками. Ездит за новыми фильмами в Кабул, Кветту и Пешавар. Грузим поклажу в такси и едем в его лавку. Она находится в трехэтажном здании, в котором торгуют только продукцией видеопиратов. Все-таки странный народ эти пуштуны. Нет, чтобы торговать в разных частях города, они устроили лавки в одном месте. Мало того, делятся друг с другом новыми приобретениями. Беднягу Джумахана тут же облепили со всех сторон. Только и слышно: дай этот фильм, дай тот. И у каждого имеется устройство для тиражирования. Такой вот бизнес. Он говорит, что не может никому отказать, поскольку сам обращается с аналогичными просьбами к своим друзьям-конкурентам. Даже не верится, четыре года назад здесь было все по-другому. Тогда я и представить не мог, что когда-нибудь в Кандагаре будут торговать таким товаром.
Сэмми - талиб из Америки
Прихожу к такому выводу, оглядев прилавки с выставленным на них товаром. Джумахан говорит, что самым большим спросом здесь пользуется порнушка. Правда, на прилавки ее не выставляют, а торгуют из-под полы. Мужчина средних лет самого что ни на есть талибского вида наряду с индийскими «мыльными» операми укладывает в коробку внушительную пачку порнофильмов. Это оптовик, приехавший в город из кишлака. У него там своя лавка. Как тут не поговорить с таким колоритным персонажем, мне он чем-то напомнил маляра из фильма «Мимино». За чашкой зеленого чая с сахаром вприкуску он начал рассказывать о том, что, несмотря на то, что в его деревне живут сплошь талибы, торгует он без помех. Талиб нынче пошел другой. По его словам, они сделали соответствующие выводы, поняли, что в годы их правления именно пуританизм и нетерпимость оттолкнули от них многих. У богатеев в домах есть телевизоры, у многих стоят спутниковые антенны. А раньше, если они обнаруживали хоть один - карали все население села. Теперь талибы не носят черных чалм, стригутся и даже бреются. Стараются ничем не выделяться из толпы.
Целый отдел у Джумахана занимают CD - диски с изгибающимися на все лады женскими фигурами на конверте. Нет, повального увлечения аэробикой среди афганцев не наблюдается, просто девушки, занимающиеся гимнастикой, воспринимаются ими как сексуальный объект. После ухода талибов я, будучи в парфюмерной лавке, обратил внимание на то, что черным цветом были закрашены женские лица на коробочках с косметикой. Теперь же совсем другое дело. Было забавно видеть на остове разрушенного здания большой плакат, рекламирующий только что открывшийся бодибилдинг-клуб. Это смешно, но на нем был изображен мускулистый негр, скорее всего, афро-американец.
Один за другим в лавку входят дети Джумахана и целуют отцу руки. Их у него семеро. Благо у него есть дело, которое кормит его семью. А ведь кроме них он еще содержит семьи своих умерших братьев, всего 22 человека. Вздыхая, сетует на то, что один из его племянников заболел, и ему пришлось отправить его на излечение в Пакистан. Лечение там стоит дорого. Он говорит, что покупатели чаще всего берут индийские фильмы. В Афганистане наблюдается форменный бум на продукцию Болливуда. Куда ни придешь, все смотрят душещипательные истории, громко сопереживая героям этого мира иллюзий. По мнению Джумахана, это можно объяснить тем, что эти фильмы дают афганцам возможность хоть на время отрешиться от каждодневных забот и мыслей на тему, как прокормить домочадцев, а семьи у них многочисленные. Для них это своеобразная отдушина, ведь властям не удается создать для своих сограждан мало-мальски приемлемые условия жизни. Они не способны оказать населению социальную поддержку, поддержать их, одни призывы да лозунги. Смотря на киногероев, афганцы погружаются в некое подобие забвения.
Созваниваемся с Саидом Мусакали-аго. Это один из вождей пуштунов, пользующийся в Кандагаре большим влиянием. Мне рекомендовали с ним встретиться Зия и Туриалай. Он афганец, долгие годы проживший в Канаде. Сказав, что у него гости, попросил перезвонить завтра. А я-то рассчитывал на его гостеприимство. «Ну да ладно, как-нибудь обойдемся», - произнес Джумахан. Среди моих знакомых есть пуштун - гражданин США. Как-то, гуляя с ним по базару, проходили мимо американского патруля. И чем-то он им не приглянулся. Остановили, но, услышав: «Oh shit! Нет от вас покоя ни здесь, ни в Штатах. Что, думаете - талиба поймали?» - те оторопели. Ну а тот без всяких стеснений высказал в их адрес все, что о них думает. Услышав от одетого в шальвар-камиз афганца речь, далекую от литературной, но доступную для их понимания, в особенности в такой вот форме, американцы еще несколько минут пребывали в шоке. «Ты кто? Как тебя зовут?» - «Сэмми, - ответил он уже спокойным тоном. - Не верите - смотрите паспорт». «Какой ты к черту Сэмми, - встрял я, - ты же Самеулла». Смеялись от души и мы, и американцы. Тем не менее, уходя, он им показал воздетый средний палец. Из всех спиртных напитков он предпочитает «Джона-ячменное зерно». Последний раз, ввалившись в мой гостиничный номер, он спросил: «Слушай, старик! А виски у тебя не найдется? Ладно, водка тоже годится».
Приближение к талибам
«Чаи чаями, пора бы съесть что-нибудь посущественней», - говорю я. После ужина отправились на первую встречу, Джумахан разработал план моего пребывания в Кандагаре. Через полчаса протискиваемся в небольшой закуток между домами. Изборожденный морщинами старик поднялся с колченогого стула и обнял моего спутника. Степенно поздоровался со мной. Его зовут Нурулло. Затем повернулся и, откинув крышку с обитого жестью сундука, снимает со льда две жестянки с пепси, а затем угощает нас мороженым. Это крохотное уличное кафе, судя по количеству стульев, рассчитанное на двух посетителей. Пока я угощаюсь, они о чем-то говорят на пушту. Понял только два слова, муслим - мусульманин - и Казакистан, так здесь называют Казахстан. Старик временами мерит меня взглядом. Завершив беседу, Джумахан подсел на соседний стул.
Нурулло же стал рассказывать свою историю, вернее, не свою, а своего старшего брата. Прошлым летом, после завершения учебы в пакистанском медресе, в Кандагар вернулись два его сына, племянники старика. Без раздумий оба примкнули к талибам. Одного убили осенью, другого на днях. Было заметно, как у нашего собеседника от гнева желваки заходили. «Я ненавижу Карзая, ненавижу его прихвостней, если бы его не было, такого не произошло, - говорил он горячась. - Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы эти сволочи подавились, захлебнулись нашей кровью». Его брат ушел к талибам, в боях не участвует, но помогает им чем может. «Я тоже уйду», - произносит он, беря дрожащей рукой со столика пиалу. Звякнули зубы об ее край. Джумахан просит старика, не говорить так громко, а то прохожие стали поглядывать на погруженный в темноту закуток. Поговорив с ним еще немного, стали прощаться. «Я еще завтра к пяти часам зайду к нему, если все сладится, поедешь на встречу с ними, - сказал Джумахан. - А тот рано утром отправит к брату связного. Дадим только ему денег на проезд. Все. Поехали домой».
Едем по улице, которая с каждым метром сужается. Все, стоп, дальше такси не проедет. Идем по закоулкам махалли. Заметив, что, проходя мимо дуканов, я стараюсь держаться в тени, он говорит: «Здесь тебе нечего бояться, кругом все свои. Здесь жил мой отец, я живу всю жизнь. Не тронут». Махнув рукой в темноту, говорит, тут живет мой племянник, там - еще один. Там дядька, там тетка. Действительно - все свои. Вышли на пустырь, затем свернули в переулок, следом еще один. Кажется, пришли, Джумахан открывает висячий замок, откинул щеколду и коротко бросил: «Входи». Прошли двор. На открытой веранде при свете «летучей мыши» ужинают несколько молодых людей, это дети и племянники Джумахана. Увидев нас, освобождают почетное место и наперебой предлагают подушки. По очереди они подходят и целуют ему руки. Сообразив, что сейчас они будут целовать их и мне, делаю жест рукой - не надо излишних церемоний. Склонившись к нему, спрашиваю, почему они ко мне обращаются ходжа-сахиб. Я в хадже не был, что ты им про меня наплел?» - спрашиваю. «Ты паломник по святым местам, а их у нас тоже зовут ходжа», - отвечает он.
Ночные мытарства
Родня прислушивается к нашему разговору. Один из них поинтересовался, на каком языке вы говорите. «На узбекском», - отвечает он. «Дядя, а мы и не знали, что ты его знаешь», - говорят ему. Кажется, что я сквозь темноту различаю, как начинает краснеть Джумахан. На таких мелочах и лопаются «легенды». Присутствующие тактично помолчали. Над нами раздается гул вертолета. Вдруг ночную тишину разрывает автоматная очередь. «Не обращайте внимания, это полиция развлекается». В городе они еще позволяют себе вольности, а за его пределы - как и американцы, боятся нос сунуть. Вон в Пашмуне, это совсем недалеко, в 15 минутах езды от Кандагара, талибы изловили и повесили то ли солдата, попавшего в плен, то ли сторонника Карзая и запретили его снимать. Второй день уже висит.
Откуда-то издалека доносится звук рубаба, тамбуринов и чак-чак, это слушатели приветствуют исполнителей аплодисментами. Такого четыре года назад действительно не было. Джумахан рассказывает о том, что передаваемые по новостям сообщения недостоверны. У него есть друзья - тележурналисты, они говорили ему, что численность погибших при терактах занижается. Если убито 22 человека, то губернатор велит передавать, что погибло двое. Причем люди-то знают, сколько их погибло на самом деле. Узун кулак здесь работает бесперебойно. Придешь на базар, а там только и слышно, там погибло столько-то, там столько. Там взрыв, там самоподрыв.
Глаза начинают слипаться от усталости. Заметив это, Джумахан говорит, ты не будешь против, если мы тебе постелем тут - на топчане. Если что понадобится, то кувшин с водой я поставлю у твоего изголовья, а если что-то другое - то племянники будут спать рядом. Лучше бы я не соглашался. Тучи комаров справляли свою кровавую трапезу всю ночь. Я пытался завернуться в платок - душно, откроешься - комары жалят. Странно, на юге Афганистана уже более десяти лет царит засуха, а эти кровососущие так и не перевелись. Джумахан говорил, что у него колодец глубиной 27 метров, а воды в нем нет. Один из племянников тут же захрапел с богатырским посвистом. Второй - как и я, маялся всю ночь. Над головой чуть покачиваются свесившиеся вниз ветки граната. Из-за засухи плоды на нем размером с грецкий орех. Примечательно, что, ночуя в гостях, афганцы ложатся спать, не снимая шальвар-камиза.
На небе высыпали крупные звезды. Прислушиваюсь к рокоту барабанов и аплодисментам, музыка стихла только к утру. Громко трещат цикады. Раздается пид-пилдык, пид-пилдык, это затеяли ночную перекличку перепелки, афганцы их обожают. Откуда-то издалека доносятся собачий лай и кукареканье петухов на рассвете. Скорее всего, к талибам придется ехать ночью, а завтра наступит полнолуние. Пойдет ли это на пользу моему предприятию? С этими мыслями я все-таки уснул. А утром встал весь покусанный. Чувствовал себя совершенно разбитым, ноги были как ватные. Еще одна такая ночь, и из меня хоть святые мощи делай.
Град муллы Омара
Сегодня пятница, у афганцев выходной день, поэтому на улицах многолюдно. В Кандагаре не такая большая влажность, как в Джелалабаде, поэтому переносится она не в пример легче. «Куда поедем», - задает вопрос толмач. Давай сперва осмотрим мечеть Халька-и Шариф, а затем все остальное. Отлично, говорит мой толмач, я заодно и пятничный намаз сделаю. Афганцы меня удивляют, торговать порнофильмами и быть праведным мусульманином в моем представлении - это вещи несовместимые. Старики, сидящие у входа в мечеть, в ответ на приветствие с достоинством произносят «Ва алейкум салям». Джумахан извлекает из платка фотокамеру, и я приступаю к съемке. Это не шедевр архитектуры, но мечеть известна тем, что, согласно преданию, халат, хранящийся здесь, принадлежал самому пророку Мухаммеду. Последним его носил мулла Омар. Облаченный в него, под восторженный рев народа он показался перед собравшимися на крыше мечети Халька-и Шариф. Улемы перепоясали его и провозгласили амиром-ал-муминин - вождем правоверных, а страну - Исламским эмиратом. Было все просто: «Бойтесь Бога, молитесь пять раз в день, соблюдайте пост, раздавайте милостыню, повинуйтесь своим эмирам - и вы попадете в рай».
Первым делом мулла Омар объявил, что новые власти возьмутся за «искоренение бюрократизма и волокиты». Говорят, что на первых порах у него не было даже канцелярии, указы писались на чем придется. Он обещал вернуть Афганистан в эпоху праведных халифов и создать образцовое «мадинат-ал-тамма» - теократическое государство. Его титул звучал так: «Его Высокопревосходительство, слуга ислама, повелитель правоверных, хаджи, мулла Мухаммад Омар Ахунд, моджахед». В своей речи маулави Ихсанулла заявил: «Когда 1,5 тысячи выдающихся духовных лиц присягали на верность новому амиру, то у них слезы текли из глаз».
Мне приводилось читать его указы, приведу один из них. «Уважаемые талибы! Не проявляйте жестокости и не злоупотребляйте народным имуществом. Недавно двое воров, похитивших из казны 200 млн. афгани, были забиты насмерть в казармах. Таких примеров, когда людей били кебалями (так в тексте, имеется в виду кабели. - И.А.), в последнее время было много. Поэтому постановляю: подобное избиение виновных может производиться только по приказу эмира или имама. В противном случае - это месть. Я не разрешил, чтобы людей по законам англичан били проводом. И в шариате я не нашел указаний на этот счет. Да будут все оповещены! Слуга ислама и прочая, прочая, прочая». Что интересно, такое срабатывало. В Кабуле мне рассказывали, что у одного мальчика был украден велосипед. Родители пожаловались участковому талибу, примечательно, он не носил оружия. Тому было достаточно пригрозить, и пропажа тот же час была возвращена владельцу. Обращает на себя внимание, что значительная часть моих собеседников испытывают по правлению талибов чувство ностальгии.
Каверзные вопросы
Затем идем к мавзолею основателя афганской государственности Ахмад-шаха Дуррани, знатного пуштуна из рода абдали, клана садозай. Это был еще тот вояка, верой и правдой он служил шахиншаху Ирана Надир-шаху Афшару. После того, как тот пал в результате заговора, Ахмадшах со своими войнами прорвался и вышел на большую караванную дорогу, где ему в руки попал караван, везущий подарки и подати от правителей Кабула, Пенджаба и Лахора, что позволило ему выплачивать регулярное жалование своему войску. В 1747 году джирга, проводившаяся на мазаре святого Шир-Сурх Баба, провозгласила его эмиром. Тогда же племя абдали было переименовано в дуррани - жемчужные, а сам владыка в дурр-и дурран - жемчужина из жемчужин, что означало равный среди равных. После себя он оставил державу, втрое превышающую нынешний Афганистан. Она включала в себя Синд, Белуджистан, Кашмир, Пенджаб и иранский Хорасан. Войско его было очень маневренным, за двое суток форсированным маршем оно преодолевало расстояние от Лахора до Сирхинда, а это свыше 200 километров. Оно формировалось по племенному принципу, но племенная междоусобица и развалила державу.
Сам мавзолей несет в себе отпечаток индийской архитектуры, он, как белый корабль, парящий в пространстве. Кандагар был столицей Ахмад-шаха. Потом посетили мечеть Гулано Хусира Хазрата, вот и все достопримечательности города, если не считать нового парка, разбитого Гуль-ага Шерзаем, и мавзолея Баба-и Вали, недавно перестроенного на выделенные им деньги. Вспомнили, что надо позвонить Мусакали-аго. Поговорив с ним, Джумахан говорит, что, судя по интонации, тот не хочет встречаться с журналистом. Перезвонил в Кабул Зие и Туриалаю, они подтвердили предположение моего толмача. Что ж, вольному - воля. Проходим мимо открытых дверей видеосалона. Зрителей в нем - яблоку упасть некуда, и, судя по доносящимся из зала песням, они смотрят индийский фильм. Садимся в такси и едем в парк.
Справа от дороги спираль Бруно в три ряда и плакат, на котором написано «Main». Останавливаемся на холме. Джумахан показывает на ряд строений, виднеющийся вдалеке - это и есть дворец, который построил для своего эмирствующего зятя Усама бен Ладен. Жаль, снимать запрещено. Рядом с ним дома министров муллы Омара, собственно, министров у него не было, одни и.о. Все сплошь муллы. Теперь тут американская база. У истоков «Талибана», как известно, стояла Межведомственная разведка Пакистана, читай - США. В этой связи хотелось бы узнать, выплачивают ли американцы мулле Омару арендную плату? А может быть, они делают отчисления своему бывшему союзнику в борьбе с шурави бен Ладену? С них станется. А вот и парк. У входа в него установлен билборд, на котором изображены двое людей. Джумахан говорит: «Тот, что слева, это маулави Файез, а справа - имам Саид, убитые талибами сторонники Карзая». Наблюдаем, как напыжился один из полицейских, его фотографирует приятель. Поднимаясь по лестнице, встретили спускающегося нам навстречу какого-то чиновника, окруженного свитой. Он прямо буравил взглядом мой кофр. И только мы с ним поравнялись, охрана нам не препятствовала, как сановник сдавленно произнес «Ассалам алейкум» и неожиданно протянул руку. Пришлось здороваться.
Присев в теньке на газон, мы оглядываем окрестности. Прямо под нами мраморный мавзолей Баба-и Вали - типичный новодел. Под горой змеится река. На старице косят траву, где-то тарахтит трактор. Благостная картина, дышащая миром и спокойствием. Раздается зуммер мобильного телефона. Отключившись, Джумахан говорит: «Нам пора. Звонил Нурулло. Гонец прибыл, все в порядке, ночью едем к талибам, а нам еще нужно поесть на дорожку и отдохнуть.
Продолжение следует.