Особенности местных форм управления в колониальном Туркестане.
25.09.2008, ia-centr.ru
Соибжон Тиллабаев
Институт истории АН Республики Узбекистан
Особенности местных форм управления в колониальном Туркестане.
В исследовании вопросов социально-экономического развития общества важное значение имеет понимание функционирующих здесь институтов управления. В частности, немаловажный интерес представляет изучение специфики местного управления в Туркестане в конце XIX - начале ХХ века, претерпевшей в тот период заметные трансформации, в силу завоевания региона Российской империей.
Во второй половине XIX века в результате завоевания, Российской империей Средней Азии на её тер-ри-то-рии организовывались «специфические» административно-территориальные еди-ницы, наряду с существовавшими здесь традиционными порядками управления, были внедрены имперские формы управления.
В целях более четкого административно-хозяйственного подчинения коло-нии на начальном этапе было принято решение сохранить низовые звенья местной системы управления в регионе, а также существовавшую систему налогообложения[1].
В рамках дальнейшего совершенствования системы управления в регионе был подготовлен целый ряд проектов «Положений» по управлению краем. Однако первоначальные варианты этого документа не были утверждены царским правительством в силу недостаточного отражения интересов империи и невозможности полной защиты её господства в крае.
12 июня 1886 г. получило утверждение «Положения об управлении Туркестанским краем»[2]. Одной из главнейших его задач было подчинение интересам империи системы землепользования в регионе.
В последующие годы Туркестанский край управлялся на основе этого с введенными изменениями и дополнениями, в которых пре-сле-довалась цель «довести до минимума государственные затраченные средства в управление» в каждом административно-территориальном отде-ле-нии[3].
До завоевания Российской империей в Средней Азии функцио-нировали собственные институты местной форм управления, вы-ра-ботанные в соответствии с особенностями менталитета, образа жизни, тра-ди-ций и прочих факторов. Принцип объединения оседлых жителей в аксакальства определялся территориальной общностью, объединение кочевого населения осуществлялось исходя из родственных отношений. Оседлое население региона управлялось аксака-лами, а кочевое - главами родов.
Управленческие и полицейские функции, а также сбор нало-гов с населения находились в их руках. Кроме того, функциями регу-ли-ро-ва-ния внутриобщинных отношений занимались раисы.
Система традиционного местного управления тесно связанная с политической, социально-экономической и куль-тур-ной сферами жизни общества, была подвергнута изменениям, прежде всего, в целях упрочнения колониального господства в данном регионе, контроля над сбором налогов и податей, разрушения родственных отношений в кочевой среде, уменьшения влияния светских и духовных авто-ритетов среди оседлого населения и родоплеменной знати в среде кочевников.
Согласно проекту «Положения» 1867 г., оседлое население на основе одно-этапной структуры объединялось в аксакальства, а кочевое население на основе двухэтапной структуры - в волости и аулы.
Представители коренного населения достаточно широко были представ-лены в низовых структурах системы управления в качестве управителей волос-тей, старшин аулов, народных судей и их помощников, арык-аксакалов, мира-бов, элликбаши, унбаши и проч.
Для представителей коренного населения, несших службу в системе адми-нистративного управления, были установлены ежегодное жалованье и право получения различных поощрений[4]. Ежегодное жалованье управ-ляю-щего волостью составляло 500 рублей, его помощника - 200 рублей, аксакалов, старшин аулов и их помощников - от 40 до 200 рублей[5].
При участии коренного оседлого населения функционировали такие общест-венные органы, как волостные, сельские чрезвычайные собрания и съезды.
В дальнейшем по «Положению» 1886 г., взамен одноэтапной избирательной системы для оседлого населения вводилась двухэтапная. Право участия в сельских и аульных собраниях получили все владельцы кибиток и дворов данной общины[6].
Голосование проходило на основе сбрасывания в ящики шаров за кандида-тов. Составлялись сведения о кандидатах, где содержалась краткая информация о возрасте, образовании, имуществе, семье кандидата. Итоги выборов утверждались уполномоченным правительства, после чего пере-давались начальнику уезда. Начальник уезда подавал сведения военному губер-натору области. Губернатор области издавал приказ об утверждении избран-но-го кандидата[7].
Несмотря на то, что внешне система выборов в низовые структуры адми-нистративной системы была основана на свободном волеизъявлении граждан, на практике все вопросы, связанные с выборами, утверждением и деятель-ностью должностных лиц нижнего звена, находились под жестким контролем представителей колониальной администрации, в частности уполномоченных колониального правительства[8].
Последние, по своему усмотрению, имели пра-во назначать на местные управленческие должности любого человека без про-ведения выборов[9].
С укреплением позиций колониализма в регионе в начале 90-х годов ХIХ в. начался второй этап реформ, направленный на дальнейшее утвержде-ние системы российского колониального управления. К этому моменту в значительной степени были изучены особенности менталитета и образа жизни местного населения. На основе этого была предпринята попытка еще большего подчинения дея-тельности нижнего звена управления интересам империи.
Крупные народные выступления, в частности восстание 1898 г., вынудили колониальные власти акти-ви-зи-ро-вать деятельность по приближению местных управленческих порядков к обще-им-перским. Был со-зда-н отдельный орган по контролю за населением, назначены волостные и уездные начальники, а также народные судьи, без выборов утвер-жденные военным гу-бернатором.
На начальном этапе колониальная администрация была вынуждена про-во-дить «реформы» с учетом традиционных интересов местного населения. В ре-зультате, в компетенции местного управления были сохранены такие функ-ции, как сбор налогов, распределение и передача собранных налогов в госу-дарст-вен-ную казну, вопросы земле- и водопользования. Кроме того, вопросы, связанные со строительством и ремонтом дорог, мостов, оросительных соору-же-ний, также находились в ведении местных органов управления[10].
Местное управление в некоторой степени было превращено в испол-ни-тель-ный орган, на который возлагалось решение социально-экономических вопросов, не противоречащих интересам империи. Деятельность низового управления полностью находилась под контролем краевой администрации.
Социальные и экономические проблемы на местах разрешались, главным образом, за счет осуществления обществен-ных мероприятий (сбор средств, хашары и проч.), а также благодаря усилиям частных лиц, обладавших более широкими материальными и функциональными возможностями. Это способствовало росту их авторитета, что вызывало опасения у имперских чиновников. Краевая ад-министрация прилагала усилия для обеспечения подконтрольности этих лиц, внесения соответствующие изменения в систему местного управления.
Несовершенство новой системы управления приводило к много-чис-ленным злоупотреблениям на всех её уровнях. В част-ности, серьезные нарушения имели место при сборе налогов. Непрерывный рост налогов и злоупотребления представителей низовых звеньев управления порождали недовольство местного населения. Царские чиновники, проводившие ревизию, вынуждены были констатировать, что при-чинами этого были усиление своеволия должностных лиц, злоупотреб-ления должностными полномочиями, широко распространенное взяточничество среди представителей всех звеньев управ-ления[11].
Колониальная администрация Туркестана, учитывая опыт имперской политики в других регионов с мусульманским населениям (например Кавказ, Сибир и др.) поначалу охраняла суды казиев и суды биев с ограниченными полномочиями и посте-пенно приводила их в соответствие с общеимперской судебной сис-темой.
Согласно проекту «Положения» 1867 г., в крае действовали три института судебной власти - военный суд, русский суд, осуществлявший деятельность по обще-имперским законам, и народный суд.
«Положение» 1886 г. еще больше ограничило полномочия шари-атс-ких судов. За ними было оставлено право заверения документов, фиксирующих сделки между представителями коренного населения, отправка лиц, отбывших срок заключение к постоянному месту жительства. Казийский съезд лишался права пересмотра приговоров. Изме-ни-лась и процедура назначения на должность казиев: «народных судей теперь избирало не население, а элликбаши - низшие официальные чиновники. Казийские и бийские суды в основном стали решать хозяйственно-бытовые вопросы»[12]
Несмотря на жесткий административный контроль колони-альных властей, деятельность отдельных представителей местных органов управления Туркестана осуществлялась, исходя из интересов корен-но-го населения. Это отражалось в их деятельности по защите прав коренного населения края, в решениях на местах вопросов социальной жизни, а также в выступлениях против произвола чиновников местного и краевого уровней.
Система местного традиционного управления в Туркестане сохранила в основных чертах свои функции на протяжении всего колониального периода, более или менее успешно решала внутренние проблемы, оставаясь важным институтом регулирования социальной жизни местного общества.
[1] Отчет по ревизии Туркестанского края, произведенной по высочайшему повелению сенатором гофмейстером графом К.К. Паленом. Сельское управление: Русское и туземное. - Спб., 1910. - С. 8.
[2] Положение об управлении Туркестанского края. - Спб., 1886. - С. 1.
[3] Кипякина Н.С., Блиев М.М., Дегоев В.В. Кавказ и Средняя Азия во внешней политике Рос-сии (Во второй половине ХVIII - 80-годы ХIХ в.). - М.: Наука, 1984. - С. 289
[4] Временное положение об управление Туркестанской области. 11 июля 1865. - Спб., 1867. - С. 293.
[5] ЦГА РУз, ф. И-276, оп. 2, д. 5, л. 4.
[6] Отчет ... К.К. Палена. Уездное управление ... - С. 7.
[7] ЦГА РУз, ф. И-19, оп. 1, д. 9820, л. 180.
[8] ЦГА РУз, ф. И-19, оп. 1, д. 4, л. 6.
[9] ЦГА РУз, ф. И-1, оп. 23, д. 14, л. 21.
[10] См. Инструкция о правах, обязанностях и круге действий сельских должностных лиц. - Т., 1908
[11] ЦГА РУз, ф. И-19, оп. 1, д. 7, л. 12.
[12] ЦГА РУз, ф. И-25, оп. 1, д. 6, л. 24.