11 августа 2008
Белые пятна истории Казахстана - 1
11 августа 2008
Белые пятна истории Казахстана - 1
8 августа 2008г. ? 30 (808), Деловая Неделя, Казахстан
Искандер АМАНЖОЛ
Договоренности красных с байством
История всегда была политическим инструментом. В угоду политической конъюнктуре те или иные факты интерпретировались в «должном» виде или вовсе исключались из научного оборота. Другие, малозначительные, наоборот, неоправданно делались выпуклыми. Таким образом, к примеру, Амангельды Иманов оказался убежденным большевиком, а не тем, кем был на самом деле. Вместе с тем в настоящее время публикуется множество книг и статей, защищаются диссертации, в которых по этой причине не всегда соблюдается необходимый баланс между исторической правдой и политической конъюнктурой. Появляются так называемые «устоявшиеся мнения». Между тем общая ситуация в исторической науке очень не простая. Часто приходится слышать словосочетание «белые пятна истории». Буквально накануне сдачи этой статьи в номер один знакомый историк сказал: «Белые пятна были, есть и будут. И они не исчезнут, хотя бы по той простой причине, что многие исторические факты и события не оставили за собой никакого следа».
Существенное отличие
Есть исторические события, эпизоды, о которых историки и не подозревают. К примеру, вот этот. Член правления Казахстанского историко-просветительского общества «Адилет», историк Али Джандосов, рассказал об одном удивительном событии, связанном с революционной биографией своего отца. Речь идет о трудновообразимом в условиях «диктатуры пролетариата» форуме казахской общественности, на котором присутствовали социальные антиподы «рабоче-крестьянской» советской власти. Сама возможность проведения этого форума (в протокольной записи - съезда) выглядит столь невероятной, что здесь необходимы некоторые предварительные пояснения. Они должны показать, насколько недостаточны до сих пор наши знания об истории первых лет советской власти и о биографиях целого ряда выдающихся казахских деятелей того времени, оказавшихся впоследствии жертвами сталинских репрессий. А биография Ураза Кикимовича Джандосова, изучением которой многие годы занимается мой собеседник и его сын, полна сюрпризов и неожиданностей в силу своей чрезвычайной насыщенности. Вот мнение на этот счет Жусупбека Арыстанова - одного из героев той эпохи, до ареста в 1937 году, редактора газеты «Социалистiк ?аза?стан»: «Жизнь Джандосова насыщенная борьбой, не имеет себе равных среди своих сверстников».
Все, кому приходилось писать о Джандосове (отмечу, например, первые послереабилитационные публикации о нем, принадлежавшие перу известных в Казахстане историков Абде Турсунбаева, Павла Пахмурного и Григория Дахшлегера, отмечали его необыкновенную политическую «взрослость». В частности, об этом свидетельствует статья Джандосова «Социальный прогресс и киргизы» (до 1925 года казахов называли киргизами, а после, вплоть до 1936 - казаками), опубликованная в газете «Заря свободы», издававшейся в городе Верном в 1918 году, спустя 2-3 месяца после окончания им Верненской мужской гимназии. В ней он пишет о социальном устройстве, общественной и частной психике, консерватизме населения, рассуждает о нарушениях закона эволюции, национальных чертах характера, «убитых общественных инстинктах» и многом другом. Наверное, выход статьи в свет и обусловил его избрание на должность заведующего Семиреченским областным отделом по национальным делам.
Казахская аристократия (на фото сверху - ее представители в начале ХХ века) объединилась перед лицом коммунистов в почти афинское сословие «всадников», однако казахские коммунисты убедили их не воевать против советской власти. Большинство из них были репрессированы, убиты во время восстаний или бежали в Китай
Отметим, что с тем же успехом могли назначить кого-то другого, скажем, того же Абдуллу Розыбакиева или Каная Боранбаева, человека, имевшего за плечами три полных курса обучения в Варшавском университете. А система подчиненности была следующая. Головной организацией был Наркомнац РСФСР, которому подчинялся Наркомнац ТуркАССР, руководивший деятельностью областных и уездных национальных отделов.
Низовые отделы подчинялись не только Наркомнацу, но и облисполкому. На территории Туркреспублики таких отделов было несколько, но ни один из них не заходил так далеко в своих политических фантазиях, как Семиреченский. Судя по тому, что мне рассказал Али Джандосов, советская власть, существовавшая в Семиречье, в чем-то существенно отличалась в 1919 году от своего российского образца. Да и многие глашатаи советской власти из казахской интеллигентной среды были совсем не те «красные комиссары», о которых злословят многие мои коллеги-журналисты на страницах казахстанской печати. Между тем надо признать, что это были подчас очень разные люди. Кстати, то же самое можно сказать и о деятелях «Алаш», учитывая далеко не полное портретное в политическом смысле сходство между Байтурсыновым и Б?кейхановым и т.д. Когда мы говорим о тех жертвах репрессий, которые в первые годы горой стояли за советскую власть, таких как Рыскулов, Сейфуллин и Джандосов (можно назвать еще десятки имен), то мы в дополнение ко всему сталкиваемся с одним историографическим парадоксом. Как совместить в целом бесспорно положительную биографическую легенду о некоторых первых казахских коммунистах, например, Турара Рыскулова, Ураза Джандосова, Ныгмета Нурмакова, Санджара Асфендиярова и др., с резко негативными оценками Октябрьской революции и всей раннесоветской эпохи? Понятно, что они не были какими-то щепками, подхваченными волнами революции и не размышлявшими всерьез о своем политическом выборе. Лозунги Октября и очень многое в идеологии большевизма, с его освободительными устремлениями, особенно в национальном вопросе, представлялись им (и далеко не безосновательно!) чрезвычайно обнадеживающими и привлекательными. Тем горше их трагическая участь. Чтобы объяснить названный историографический парадокс, нужно внести некоторые коррективы в оценочный подход. Политическая система, которую мы условно называем советской, неоднократно эволюционировала и претерпевала разного рода трансформации. Кроме того, первые годы революции характеризовались колоссальным и различиями в процессе становления советской системы, своего рода асинхронностью. Периферия явно не поспевала за центром, и многое делала по-своему. Это наблюдение особенно справедливо применительно к Туркреспублике и советскому Семиречью.
По мнению Али Джандосова, ситуация в Туркестане была разительно не похожа на то, что происходило в России, вплоть до конца 1919 года, а отчасти и позже местная советская власть шла во многом своим путем. Из-за бесконечных «оренбургских пробок» (длительной блокады железнодорожного и телеграфного сообщения между Ташкентом и Центральной Россией) Туркестанская республика существовала как бы сама по себе. В свою очередь Семиречье развивалось автономно от краевой власти Туркреспублики (хорошая дорога шла до нынешнего Кордая). Как говорит Али Джандосов, это была своего рода автономия в автономии. Только этим можно объяснить осуществление летом 1919 года такого отчаянно смелого политического проекта, как заключение «общественного договора» между советской властью, от лица которой выступал в данном случае Семиреченский областной национальный отдел, и имущими верхами тогдашнего казахского «социума» Верненского уезда. Впрочем, в дальнейшем нечто похожее происходило и в других частях Туркестана, особенно в Бухаре и Хиве, где местными коммунистами были самые богатые купцы.
Как это было
Теперь непосредственно о самом съезде так называемых ат?амiнгенов (чаще в других источникам употреблялся равнозначный термин аткаминер, буквально всадник). Необходимо, впрочем, оговориться, что на этот съезд, происходивший высоко в горах, на джайляу Улькенсаз Каргалинской волости (ныне Жамбылский район Алматинской области), собралась высокородная публика, собственно казахская аульная элита («санла?» - самые отборные люди, сливки общества), тогда как выражение «ат?амiнер» применялось обычно как в дореволюционное, так и в раннесоветское время для характеристики разного рода аульных политиканов. Точными данными о поименном составе делегатов съезда и их социальной принадлежности Али Джандосов не располагает. Известно лишь, что их общее число было достаточно внушительным - 130 человек от 24 волостей Верненского уезда. Доминировали среди них крупные баи, начиная с такой широко известной в Семиречье фигуры, как Гали Ордабаев, и бывшие чины туземной администрации царских времен - волостные управители и бии, т. е. та самая категория людей, которая по законам советского времени была лишена избирательных прав и подлежала всякого рода политической дискриминации.
Как ни удивительно, протоколы съезда, не отложившиеся в архивах и, в сущности, остававшиеся до последнего времени совершенно неизвестными для исторической науки, сохранились во всей своей «девственности» благодаря тому, что в свое время они были опубликованы в местной тюркоязычной газете «К?мек» - органе Семиреченского областного отдела по национальным делам, выходившей тиражом 3-4 тысячи экземпляров, распространявшимся по подписке. По тем временам тираж газеты был просто гигантский. Благодаря этому обстоятельству весть о происходящем съезде получила необыкновенно широкий резонанс. Причем сопровождавшие публикацию протоколов съезда корреспондентские заметки с места событий рисовали обстановку съезда в таких деталях, которые напоминали по своей исторической значимости традиционные в далеком прошлом съезды казахской (и даже древнетюркской!) знати. Съезд проводился под открытым небом. Его участники, рассаженные полукругом на расстеленных коврах, в соответствии с традициями, являли собой некий амфитеатр, открытию съезда предшествовало чтение сур Корана, состав Президиума съезда, начиная с его «модератора», был избран его участниками. Поскольку съезд продолжался несколько дней (с 5 по 9 июля 1919 года), то для прибывших гостей установили белые юрты. Затем с вступительным словом выступил Джандосов. Примечательна его форма обращения - «ат?а мiнген а?алар». Обращает на себя внимание, что на протяжении всего съезда он старательно избегал таких выражений, как «революция», «советская власть» или «социализм». «Я собрал вас посовещаться, совместно решать проблемы, разобраться, в каком направлении развивается государственная жизнь». Выказал готовность выслушать критику: «поправьте нас, если мы в чем-то неправы». Этим Джандосов придал работе съезда доверительную атмосферу. Выступивший следом с облегчением сказал: «Мы боялись ехать сюда, поскольку нам было велено собраться на съезд под страхом строжайшей ответственности». К сожалению, опубликованные протоколы съезда очень коротки и фрагментарны, и можно предположить, что содержание политического диалога, происходившего на съезде, не исчерпываются публичными заседаниями. По казахскому обычаю, о многих важных вещах говорилось, глядя на ночь за порогом юрты, за неспешным чаепитием и бешбармаком. О результатах соглашения, достигнутого на этом съезде между властью и обществом (в лице представителей старой казахской элиты), свидетельствуют принятая на его последнем заседании резолюция под названием «Пожелания собрания аткаминеров, представляющих казах-киргизское и таранчинское население Алматинского уезда» (характерная деталь: Верненский уезд здесь, как и в других источниках, назван Алматинским).
В протоколах так называемое байство соглашалось сотрудничать с советской властью, не чинить ей препятствий. Со своей стороны, советская власть так же, видимо, давала определенные гарантии неприкосновенности старой элите, которые спустя несколько лет, насколько нам известно из истории, будут нарушены, так же, как и на уровне всего СССР, поступили с нэпманами. Испытывали ли по этому поводу угрызения совести казахские коммунисты, ставшие гарантами этого договора, неизвестно: вскоре они тоже почти все стали жертвами репрессий.
(Продолжение следует)