5 июля 2005
Загадки «Черной воды»
4 июля 2005
Росбалт, 04/07/2005
Загадки «Черной воды»
Cколько человек может поместиться в обыкновенную маршрутку? Двадцать шесть! Именно столько пассажиров набилось в древний, советских времен «рафик», который вез нас из Оша в приграничный Кара-Суу. Когда-то эта машина была, вероятно, белого цвета. Теперь же она являла собой громыхающую жестянку неопределенной расцветки, внутри которой водитель-умелец перегородил проход некрашеными досками, уложенными на сиденья. Вдобавок он пристроил в салоне парочку колченогих табуреток и реконструировал переднее сиденье, на котором спинами друг к другу теперь размещаются шесть человек. Прибавьте к этому 40-градусную жару, раскалившую металлическую коробку чуть не докрасна, и терпкую смесь запахов пота и анаши, наполнившую маршрутку после того, как в нее залезли несколько скромного вида молодых людей в несвежих рубашках. Впрочем, ехать было всего ничего, каких-то полчаса. И вот я в киргизской части Кара-Суу.
--------------------------------------------------------------------------
Кара-Суу в переводе с тюркского означает «черная вода». Правда, река, разделяющая город на две части - узбекскую и киргизскую - называется Шахрихансай и на «черную» уж никак не похожа. Забегая вперед, скажу, что, только увидев эту реку воочию, я поняла, почему она стала неодолимой преградой между теперь уже двумя странами. Как мне рассказали местные жители, в иные месяцы в Шахрихансае тонуло до восстановления моста по 7-8 человек, пытавшихся попасть с одного берега на другой с помощью самодельных канатных переправ. Мощный горный поток стремительно несется глубоко внизу, меж двух отвесных бетонных стенок. У упавшего в воду нет никаких шансов выбраться на берег. Тела погибших не всегда даже удается найти и извлечь. «Мясорубка», - так сказал про Шахрихансай коллега-журналист.
Спросите, зачем людям с упорством обреченных, переправляться с одного берега на другой? Но для этого надо знать, что такое город Кара-Суу. Широкой общественности его название стало известно после андижанских событий. По всем телеканалам мира прошли кадры, показывающие сброшенный в реку милицейский уазик и толпы людей по обе стороны разрушенного 12-метрового моста. А потом - трудовой энтузиазм тех, кто буквально за несколько часов восстановил недостающие пролеты, и поток беженцев, хлынувших из Узбекистана в Ошскую область.
Во времена СССР Кара-Суу был обычным среднеазиатским городком кишлачного вида. После развала Союза мудрые геополитики поделили его на две страны: половина досталась Киргизии, половина - Узбекистану. Узбекская часть называлась тогда Ильичевском и была переименована в Карасу уже потом. Как и должно было случиться, многие семьи оказались разделены на два разных государства. Впрочем, до поры до времени это мало кого беспокоило, никто не препятствовал их передвижению из одной части в другую. Такого понятия как пограничный режим, просто не существовало. Время шло, менялись отношения между странами, руки дошли и до обустройства узбекско-киргизской границы.
Узбекские власти решили вопрос до гениальности просто: несколько лет назад они поломали свою часть моста и в одностороннем порядке заминировали некоторые горные участки границы, которая до тех пор была чисто номинальной. В Интернете гуляют разные данные о подорвавшихся на узбекских минных полях: пострадали от 50 до 73 человек. Пастухи, подростки, просто жители горных кишлаков, собиравшие дрова там, где беспрепятственно заготавливали их десятки лет до того. Вопрос минных полей стал предметом серьезных киргизско-узбекских дипломатических разборок, к которым подключилась и ОБСЕ. Не решен он до конца и по сей день. Во всяком случае, полпред МИДа Киргизии в южном регионе Бектур Аданов, отвечая на пресс-конференции на вопрос «Росбалта», сказал, что Узбекистан уже готов разминировать границу, но не имеет на это средств. Но карты минных полей почему-то не передал Киргизии, хотя и обещал. Думаю, нарисованная картинка дает возможность представить характер взаимоотношений двух соседей на официальном уровне.
Для нас с вами Кара-Суу с тридцатитысячным населением - богом забытое место где-то на краю выжженной солнцем земли. А в Центральной Азии, особенно в Ферганской долине, роль и значение города не так малы. Достаточно сказать, что именно в Кара-Суу расположен Центр по изучению Священного Корана, который возглавляет шейх Алауддин Мансур, теолог с мировым именем. Много лет проживший в Саудовской Аравии Мансур, по отзывам знающих его людей, является энциклопедически образованным человеком, пользующимся огромным уважением и влиянием в мусульманском мире. Шейх - один из авторов и редакторов перевода Корана на узбекский, киргизский, казахский, туркменский, каракалпакский и уйгурский языки.
Кстати, богослов стал единственным человеком за всю мою поездку в Центральную Азию, который отказался от встречи с русской журналисткой. И передал мне через третье лицо довольно туманную причину отказа: церковь и государство разделены, и он сам будет решать, с кем встречаться, а с кем - нет.
А еще в Кара-Суу находится крупнейший в Ферганской долине базар, куда стекаются торговцы не только со всей Киргизии, но и из сопредельных Таджикистана и Узбекистана. А что такое базар на Востоке, рассказывать, наверное, не надо. Это не просто место, где покупают. Здесь узнают последние новости и обмениваются житейскими премудростями, здесь договариваются и разрывают договоренности. Здесь аксакалы выносят свои справедливые вердикты, молодежь знакомится, мужчины находят работу, женщины обсуждают достоинства невесток. «Откуда узнал? - На базаре говорят». Значит, и сомнений быть не может.
В день моего приезда на базаре было неспокойно. Революционные идеи докатились и до Кара-Суу и вылились в неизбежный передел собственности. В этот день на базаре не только торговали, но и митинговали. Участники митинга - человек 200-300 - требовали отстранить от руководства базаром депутата республиканского парламента Баямана Эркинбаева, крупного предпринимателя со смутной репутацией, контролирующего торговлю на юге Киргизии. Парламентарий на базаре не появился. И тогда негативные эмоции пролились на сестру депутата-бизнесмена, которую вытащили из принадлежащей ей «Нивы». Машину опрокинули на крышу и изрядно помяли. А с головы депутатской сестры сдернули платок - действие, позорящее восточную женщину. После этого народ несколько успокоился и вернулся к своим прилавкам.
Я прошлась по базару, поговорила с людьми, купила горячую лепешку, с трудом отбилась от многочисленных таксистов, наперебой предлагавших за 5 сомов (за российский рубль здесь дают примерно полтора сома) довезти меня до любого места в городе, и отправилась на таможенную переправу. Так теперь называется в спешном порядке устроенный узбекско-киргизский пограничный переход на Шахрихансае на том самом злополучном мосту. Поедая на ходу лепешку и запивая ее минералкой, я шагала по длинной пыльной дороге и ностальгировала. Глинобитные заборы, чинары и карагачи вдоль арыка с весело журчащей водой, такие знакомые запахи южных цветов и трав, бараны, мирно отдыхающие возле хозяйских заборов, - все это живо напомнило мне картины проведенного на окраине Ташкента детства. Ошская область всегда была скорее узбекской, чем киргизской. Со всеми вытекающими последствиями. Сам Ош называют южной столицей страны.
Бишкек, официальная столица Киргизии, расположен на севере в Чуйской области. Сегодня Бишкек почти ни в чем не уступает европейскому городу - яркая реклама, бутики, иномарки, раскрепощенная молодежь, девушки с европейскими прическами, да еще и в мини-юбках и топиках, многочисленные кафе на улицах, оглушающие посетителя западной музыкой. Кстати, русский язык является в Киргизии вторым государственным языком, и сегодня парламент обсуждает возможность введения для граждан своей страны второго гражданства, тоже российского. После мартовской революции или, вернее, дворцового переворота, город напоминает Россию начала 1990-х, устремленную в будущее и верящую в него. В чем-то тут сегодня даже больше демократии, чем в России с ее последними административными и политическими реформами. В Бишкеке же еще жива память о том, что с народом можно шутить все-таки до известного предела.
А вот в Оше сразу чувствуешь, что находишься в исламском государстве, причем очень бедном. Узбекская речь, почти полное отсутствие европейских лиц, женщины, закутанные в платки и, несмотря на сорокоградусную жару, одетые в длинные платья с рукавами до кончиков пальцев. Опущенные в землю глаза. Золотые зубы во рту. Патриархальный уклад жизни. Здесь не увидишь женщин в кафе или чайхане, это привилегия мужчин. Здесь влюбленные не сидят в обнимку на скамейках, а по улицам не шатаются матерящиеся подростки с пивом. Здесь уважают пожилых людей, а слово аксакала - закон. Во всем неторопливость, вежливость и предупредительность. Ни одного косого взгляда, несмотря на то, что я журналистка и россиянка. Я была гостем, а это в Азии дорогого стоит. Но в то же время администратор в гостинице настоятельно советовала мне не выходить на улицу после захода солнца.
И именно в Ошской области происходили серьезные межэтнические конфликты даже в советское время. Именно здесь в начале 1990-х случилась страшная резня, вмиг сделавшая врагами узбеков и киргизов. Отголоски ее слышны и поныне, и сегодня в регионе ощущается некоторая напряженность в отношениях двух близкородственных народов. Таков Ош, административный и политический центр юга Киргизии. Именно в Ошской области, как мне с гордостью говорили южане, была зачата нынешняя революция. Про кандидатов в президенты, выборы которого состоятся 10 июля, говорят, что победит тот, кто пользуется уважением в Оше. А когда один из лидеров предвыборной гонки, известный политик и оппозиционер при режиме Акаева Феликс Кулов неожиданно снял свою кандидатуру, про него сказали: «Умный мужчина, он - северный, понимает, что не сможет удержать Ош».
Мост через реку. Шлагбаум и несколько пограничников под киргизским, красным с золотом, флагом - с одной стороны, и шлагбаум и несколько пограничников под узбекским сине-зелено-белым флагом - с другой. И две толпы громко говорящих и много жестикулирующих людей с телегами, велосипедами, мешками и громадными баулами - с обеих сторон. Так выглядит пограничный переход. Режим пропуска - безвизовый, достаточно предъявить паспорт. Движение через мост - бойкое, работают пограничники быстро, к некоторым в сумки заглядывают, к некоторым нет. Пропускают практически всех.
Я подхожу к киргизским пограничникам в легком хлопчатобумажном камуфляже, предъявляю российский загранпаспорт, аккредитацию киргизского МИДа и карточку временной регистрации в Оше. Они с любопытством оглядывают меня: «Журналистка? - Да. - Мы-то вас пропустим, а вот они - нет, - кивают пограничники в сторону Узбекистана. - Они не пускают журналистов». «А вот это мы с вами сейчас и проверим», - говорю я и, забрав документы, направляюсь через мост. «Ну, удачи! Осторожнее будьте!»
Я перехожу мост и оказываюсь перед узбекскими пограничниками. Они отчаянно спорят о чем-то с пытающимися протащить мимо них огромные мешки мужчинами. Я подаю паспорт первому из освободившихся военнослужащих, невысокому щуплому мальчику, одетому в явно не своего размера форму. До сих пор не могу понять, почему он меня пропустил. То ли солнце ему голову напекло, то ли спор с торговцами утомил, но только он долго заворожено рассматривал шенгенскую визу в моем паспорте, а потом, ни слова не говоря, вернул его мне и отошел в сторону, открывая проход. Еще два шага, и я очутилась в Андижанской области. Повернулась в сторону Киргизии и увидела, что за мной с интересом наблюдают пограничники с той стороны. Я помахала им рукой, они покивали мне в ответ. Врать не буду, это был момент, когда внутри у меня екнуло, я подумала, что мне еще надо будет как-то попасть обратно. Киргизская сторона показалась мне такой далекой и такой родной...
Узбекский Карасу был битком набит вооруженными до зубов военными. Их группы яркими пятнами выделялись на фоне пыльной окружающей среды. Одеты они были в чересчур теплую для этого климата форму какого-то неестественного сине-зеленого цвета.
Гражданских на улицах почти нет. И уж совсем нет детей и подростков, несмотря на каникулярное время. В соседнем киргизском городе, буквально в полукилометре, во всех водоемах плещутся звонкоголосые, до черноты загоревшие, мальчишки. Разница с шумным, многолюдным и митингующим Кара-Суу сразу же бросается в глаза. А еще я поняла, что была неправа, когда посчитала жителей Ошской области бедными. Что же тогда сказать об узбекистанцах? Нищий, до предела запуганный народ - таково первое впечатление. Смотрят дикими глазами и шарахаются в сторону, как только слышат, что я журналистка. Явно опасаются провокации. «Все спокойно, мы живем хорошо, спасибо Каримову», - бормочет, не глядя на меня, пожилой мужчина и торопится отойти. Почему-то более подробно распространяться о своей хорошей жизни он не захотел.
Я иду на базар, потому что где еще, как на ладони, сразу же виден уровень жизни и достаток? Скоро понимаю, что это не тот базар, по которому я бродила час назад в Кара-Суу. Уйти, ничего не приобретя, мне кажется неудобным, и я покупаю пару лепешек. Увидев, что я расплачиваюсь киргизскими сомами (узбекских сумов у меня, естественно, не оказалось), народ почувствовал во мне олигарха. Вокруг сразу же столпились торговцы, наперебой предлагая купить хозяйственное мыло, урюк, спички, лимонад, зелень, калоши. Я вежливо отнекиваюсь и ухожу, оставив не скрывающих своего разочарования людей. Вспоминаю, как в ошской администрации мне не далее, как утром, рассказывали о страшной безработице в перенаселенной Андижанской области. Люди всего за 20 сомов в день ходят батрачить на киргизскую сторону и при этом безмерно счастливы.
Прохожу мимо автостанции и вижу отправляющийся на Андижан автобус. С трудом подавив естественное желание запрыгнуть внутрь, я с сожалением смотрю ему вслед. Но, слава Богу, благоразумие на этот раз одержало во мне верх. Я также понимаю, что пойти в любые органы власти, в любое учреждение тоже будет самоубийством, и от этой идеи отказываюсь. Но дойти до здания УВД и хокимията (мэрии), больше всего пострадавших во время майских событий, все же надо. Останавливаю средних лет женщину и обращаюсь к ней по-узбекски. Она неожиданно отвечает на довольно хорошем русском языке и соглашается проводить - нам, оказывается, по пути. Как потом оказалось, в прошлом моя попутчица была учительницей английского языка, теперь домохозяйка. «Кому тут нужен английский язык?» - вздыхает женщина. Узнав, что я журналистка и приехала из Москвы, широко открывает глаза и недоверчиво качает головой. «Журналистов к нам не пускают, - говорит она. - Боятся, что правду напишут». «Какую правду?» - спрашиваю я.
Но женщина переводит разговор на безопасную тему: расспрашивает меня о семье, детях. «Как же вас сюда родные отпустили?» - удивляется она. «А что тут такого происходит страшного, что к вам ехать нельзя?» - снова задаю вопрос я. И снова не получаю ответа.
По дороге она рассказывает, что идет в гости к недавно выданной замуж дочке. Молодой муж уехал на заработки в Россию, дома работы нет, но он что-то натворил и попал в тюрьму, девочка осталась одна в чужой семье, плачет, свекровь ее обижает. Вот, решила проведать дочку, напекла самсу. Моя собеседница спохватывается и достает из небольшого тазика, накрытого чистой марлей, который несет с собой, треугольный пирожок. Я беру, откусываю и пытаюсь понять, чем начинена самса. Женщина вздыхает и признается, что после того, как муж заболел и бросил работу, денег в доме не стало вовсе. Вот и самсу приходится печь с лебедой и одуванчиком. «Когда я была маленькой, мы с родителями в отпуск на Черное море ездили, а теперь мне дети не верят, что я там была». Она не жалуется, а просто рассказывает. И от безысходности, которая сквозит в каждом ее слове, становится не по себе. Но я знаю, что даже предложить ей немного денег за самсу нельзя, она угостила меня от чистого сердца.
Мы прощаемся на перекрестке. «А правда, что беспорядки у вас афганские и чеченские террористы устроили?» - задаю я ей напоследок вопрос. «Какие там террористы? Терпение у людей кончилось. Только теперь еще хуже стало», - отвечает женщина и уходит, пожелав, чтоб у меня дома «все было хорошо».
Прохожу к административному зданию, которое во время беспорядков было практически сожжено и разгромлено. О случившемся полтора месяца назад не напоминает ничего, разве что следы копоти на торцевой части и боковых стенах. Ремонт практически завершен, вставлены новые тонированные стекла, идут отделочные работы. Территория вокруг приведена в порядок, свежеполитая изумрудная трава на газонах блестит. Сбоку стоит автобус, а на обочине, положив возле себя автоматы, расположились военные. Разморенные от жары, они лишь лениво провожают меня взглядами. Но когда, отойдя на приличное расстояние, я достаю фотоаппарат, двое вскакивают и быстро направляются ко мне: «Нельзя фотографировать, уберите!»
Нельзя - так нельзя, какой разговор, прячу фотоаппарат в сумку. Документов у меня не спрашивают, и я ухожу, провожаемая настороженными глазами. Кстати, потом мне не раз задавали вопрос: неужели в городе, битком набитом военными, никто не попытался проверить у меня документы, узнать, кто я и что делаю? Как ни странно, но это так. Думаю, именно то, что я разительно отличалась от других и не пряталась, сыграло неожиданно положительную роль. Судите сами, русских в городе нет в принципе. И тут появляется белая женщина, в джинсах и майке, незагоревшая - явно с Севера, и ходит по центру города, ни от кого не таясь. Представить, что сюда попала журналистка из Москвы, когда сквозь границу просочиться в принципе нельзя, наверное, никто не мог. Раз ходит, значит, кто-то разрешил. Значит, за ней - начальство. А остановишь, неприятностей наживешь. Только так я и могу объяснить этот феномен.
Походив еще по Карасу, пообщавшись с людьми, послушав, что они думают о жизни и не в последнюю очередь о Горбачеве (такую страну развалил!), я понимаю, что мне пора возвращаться. Знакомой уже дорогой иду к таможенному переходу. Наряд пограничников сменился, мост и прилегающая площадь почти пусты - дело к вечеру, базар кончается. Достаю документы и протягиваю пограничнику. И вижу, как у него каменеет лицо, и широко раскрываются глаза. «Журналистка? - Да». С моим паспортом он быстро убегает к группе военных, стоящих в стороне под деревьями. Жестикулируя и кивая в мою сторону, что-то возбужденно говорит. От группы отделяется пожилой мужчина в форме и быстро идет ко мне: «Как вы сюда попали? - Два часа назад перешла по этому самому мосту. - Не может быть, вас бы никто не пустил!» Достаю авиабилет: «Вот, я сегодня прилетала в Ош, а вот талон временной регистрации, тоже от сегодняшнего числа. Как же я сюда могла попасть, как не через этот мост?» Пограничник берет документы, внимательно изучает и мрачнеет на глазах. «В чем дело? - прикидываюсь дурочкой. - Разве я что-то нарушила? У нас же безвизовый режим, паспорт у меня в порядке, аккредитация в МИДе есть, регистрация есть». Он тяжело вздыхает: «Вам сюда нельзя». Завожу старую пластинку: «Почему нельзя? Я же ничего не нарушаю, ничего не натворила, документы в порядке. В чем дело?» «Подожди, сестра-хон, - он достает платок и вытирает лоб. Его сослуживцы сгрудились в нескольких шагах и смотрят на меня, как на привидение. - Понимаешь, сестра, я должен тебя задержать». «Но почему? - опять пытаюсь возразить. - Я же ничего не нарушаю». «Подожди ты, - он говорит со мной как с больной, тихо и очень вежливо. - Я же тебе говорю, журналистам сюда нельзя. А ты еще и русская. Из Москвы». Пограничник в который раз начинает изучать мои документы. Но я вижу, что он уже принял какое-то решение.
«Понимаешь, я должен тебя задержать. Но тогда мне придется объяснять, как ты сюда попала. И тогда мне и моим ребятам будет секир-башка, потому что они тебя пропустили. Поэтому давай сделаем так, я тебя сейчас отсюда выведу, но ты больше не приходи, ладно?» - он отдает мне все мои бумажки, и мы идем через мост. Пограничники с обеих сторон пожирают нас глазами. - Фотоаппарат у тебя есть? - вдруг спохватывается он. - Есть, - признаюсь я. - Фотографировала? - Нет. - Правда? - Правда. Я хотела в городе поснимать, но ваши солдаты сказали, что нельзя. Он вздыхает опять и качает головой: «И как это тебя не задержали? - Не знаю».
Мы доходим до киргизской стороны. Пограничник вежливо прощается со мной, желает всего хорошего, счастья семье, здоровья детям: «Только ты, сестра-хон, больше сюда не ходи, и тебе неприятности не нужны, и мне».
Мы расстаемся. Он идет к себе в Узбекистан, а я протягиваю документы теперь уже киргизским ребятам. - Ну и как? - с любопытством оглядывают меня пограничники. - Все в порядке? - Нормально. - Ну, вы, журналисты, даете... - Работа такая...
Той же дорогой, откусывая лепешку и запивая оставшейся минералкой, я двигаюсь к автостоянке. Мне надо еще вернуться в Ош. Но самое большое приключение ждало меня впереди. На меня с клекотом налетел мирно пасшийся до того возле арыка со своими несушками разноцветный петух. Отбившись от него, я вспомнила «Двенадцать стульев» и отца Федора, которого при переходе через кавказские горы укусил орел. И подумала, что весь мой поход за границу был сродни приключениям героев Ильфа и Петрова.
Как известно, в июне в Дарфуре Россия и США заблокировали требование НАТО о проведении международного расследования событий в Андижанской области. То есть, Россия, по сути, поддержала действия Ислама Каримова. Оправдываем мы себя якобы имеющимися сведениями о связи андижанской оппозиции с афганскими и чеченскими боевиками. Якобы именно они приложили руку к подготовке акции неповиновения в Ферганской долине. Я не министр обороны Сергей Иванов и не дипломат Сергей Лавров, у меня нет под рукой данных спецслужб о причастности международного терроризма к андижанским событиям. Возможно, они и правы. Только тогда уж больно хилые у нас афганские террористы и чеченские сепаратисты, если готовятся к свержению очередного постсоветского режима в СНГ подобным образом. Может, я чего-то не знаю, но, если судить по информационным сводкам, андижанцы сначала захватили воинскую часть и обзавелись оружием и боеприпасами. Мне кажется, что серьезная подготовка в первую очередь предполагает поставку оружия. А начинать очередную революцию без единого автомата с боекомплектом к нему, полагаясь на сомнительный успех операции по разгрому воинской части - как-то совсем уж несерьезно.
Другое дело, что в случае успеха операции ее зачинщикам понадобились бы уже серьезное оснащение, военная техника и соответствующие знания. И тут помощь закордонных мятежников, искушенных в многолетнем ведении боевых действий, оказалась бы кстати. Более того, недостатка в предложениях извне не было бы, воспользоваться плодами переворота и установить над регионом свое влияние постарались бы многие.
Мне кажется более вероятным другой вариант. Те самые 23 предпринимателя, приговор которым должны были вынести в день мятежа, были людьми небедными. Им не просто принадлежала крупная собственность, им удалось потеснить в долине прокаримовский бизнес. А в какой-то момент они стали приобретать и политический вес. И могли составить в ближайшее время реальную противостоящую силу стареющему и непопулярному президенту. Но я совершенно не уверена, что приди они к власти, в Узбекистане воцарился бы более человеколюбивый режим.
Вполне возможно, что изначально люди шли спасать от расстрела своих близких. Легкость, с которой удалось завладеть оружием и освободить заключенных, воодушевила зачинщиков и сподвигла замахнуться на более высокую цель. Конечно, роль сыграл пример соседней Киргизии, где оппозиция в одночасье свалила Акаева. Но тут узбеки просчитались. Киргизский сценарий в Узбекистане не мог пройти. Ислам Каримов - это не интеллигентный и гораздо более человечный Акаев, который не смог отдать приказ о расстреле демонстрантов и, чтобы предотвратить кровопролитие, предпочел уйти в отставку. За что, кстати, при всей нелюбви к установленному им в последние годы в республике порядку, ему благодарны многие: и простые люди, и чиновники.
А вот для лукавого и жестокого правителя, типа Каримова, ничего не стоило расстрелять несколько сотен мирных граждан, раз было подозрение, что в их числе - бунтовщики. Не беда, что погибнут невинные, главное - несколько главарей полягут. Возможно, были бандиты в толпе, но стрелять-то стали, не отделяя мух от котлет, выражаясь языком уже российского президента. Стрелять стали всех подряд. И этому оправдания нет.
Ислам Каримов как огня боится радикального ислама, но не понимает, что сам толкает к нему народ. Обозленные ухудшением качества жизни люди увидели, что светский режим себя не оправдал. Религия почти всегда удел слабых. Когда нет своих сил и нет надежды на государство, уповают на волю божью. Когда плохо на земле, начинают верить в хорошее на небесах. И нет ничего удивительного в том, что начало процессу было положено именно в Ферганской долине, всегда достаточно религиозной и ортодоксальной. Даже в период «развитого социализма» и массового атеизма регион славился приверженностью традициям ислама. В 1970-е годы мне приходилось ездить туда в командировки. В Ферганской долине всегда следовало помнить, что она живет по законам шариата. В Наманганской области даже в те времена я встречала женщин в парандже. А девушки-узбечки никогда не ходили тут в мини-юбках - поборники исламской морали могли порезать ноги бритвой или закидать камнями.
Сегодня Каримов в любом несогласном видит ваххабита. Вот и андижанских предпринимателей тут же объявили радикалами. Совершенно очевидно, что им грозила если не смертная казнь (что вероятно), то максимальные сроки заключения, вплоть до пожизненных. Процесс приобрел славу показательного. Власти объявили, что имеют дело с хизб-ут-тахрировцами и акромиистами и готовились по полной программе расправиться с теми, кто мешал Каримову спать спокойно. Я почти уверена, что на улицы вышли подготовленные родственниками и друзьями заключенных люди. Они спасали изначально своих. Любой ценой. Ни о какой революции поначалу не было и речи. Потому что никакой стройно организованной оппозиции в Узбекистане давно нет, и вряд ли появится в ближайшее время.
«Желание России поддержать официальный Ташкент заставляет гадать о причинах такого подхода», - написал недавно один из уважаемых мной журналистов, большой знаток Центральной Азии и происходящих внутри и вне нее процессов. Честно говоря, я слишком хорошо знаю осведомленность своего коллеги, чтобы поверить в искренность его слов. Тут он лукавит. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, почему Россия не осудила Каримова. Сегодня жестокий диктатор, задавивший всякое инакомыслие, держащий в страхе нищий народ, является, тем не менее, сдерживающим фактором для распространения терроризма, радикального ислама и наркоугрозы. Рухни сегодня каримовский режим, и такое там начнется... И хлынет в Россию, поскольку Казахстан заслоном не станет, это ясно.
Узбекистан - это не Грузия, Украина и даже не Киргизия с их светскими режимами и проблесками демократических устремлений. Ни о каких цветных и цветочных революциях в Узбекистане, где никогда не было и быть не может демократии, как в любом забитым восточном государстве, мечтать не стоит. Здесь может только одна диктатура сменить другую. А до того будет хаос. На смену Каримову не придет режим, устремленный к европейским или российским ценностям. Слишком долго лепился образ врага из России и россиян, давно нет там ни прессы российской, ни культурных контактов, ни русского языка в школах и детских садах. Растет поколение, напрочь оторванное от северной и европейской культур. И обратиться они в случае падения режима Каримова могут только к ортодоксальным ценностям, то есть радикальной религии. Этим людям просто больше ничего другого не осталось: только молиться Аллаху.
Нам надо честно признать - да, России сегодня диктаторский режим Каримова выгоден. Другое дело, что по всем законам природы, чем глубже загонять нарыв, тем с более тяжкими последствиями его прорвет потом. И когда-то это случится. Время, когда тот же Каримов мог потихоньку выпустить пар из закрытого сосуда, ограничиваясь малыми реформами и экономическими послаблениями, пропущено. Теперь остается только как можно сильнее закручивать крышку и оттягивать миг, когда ее сорвет. И потому я не принимаю, но понимаю Каримова, изо всех сил оттягивающего этот момент и надеющегося, что на его век военной мощи хватит. И я также не принимаю, но понимаю позицию России, почему она косвенно поддержала диктатора. Потому что его спокойствие даже такой ценой гарантирует сегодня и наше спокойствие. Давайте будем откровенны и циничны.
Я не верю заявлению Джорджа Сороса, сказавшего в Тбилиси, что это Путин посоветовал стрелять Каримову в толпу людей. Но то, что Россия заблокировала своими действиями вопрос о международном расследовании андижанских событий, меня смущает. Хотя, повторяю, я понимаю, почему это сделано. Я только гоню от себя вопрос, как поступит наша власть, случись у нас, не дай Бог, свой «андижан». Потому что я боюсь ответа...
Ольга Крупенье, ИА «Росбалт»
Постоянный адрес статьи: