Берлинская республика
Континент
В ближайшие дни состоится официальный визит федерального канцлера Германии Герхарда Шредера в Казахстан. Это первый визит такого уровня в истории казахстанско-германских отношений. Германия не является для казахстанцев terra incognita. Пожалуй, это наиболее посещаемая нашими гражданами страна среди западных государств. Для большинства казахстанцев ФРГ ассоциируется с развитой экономикой, высоким уровнем сервиса и торговли, замечательными дорогами и т. д. Но за витриной самой процветающей европейской страны существуют свои проблемы, и весьма серьезные
Мурат Лаумулин Алматы
В более чем тысячелетней истории Германии было два рейха (империи), одна жестокая диктатура («третий рейх») и две республики - Веймарская и Боннская, а также одно квазигосударство - ГДР. После переезда федеральных структур из Бонна в Берлин в 1999 году политический истеблишмент ФРГ все настойчивее заговорил о строительстве на берегах Шпрее новой политической реальности - Берлинской республики.
Термин «Берлинская республика» возник осенью 1999 года стразу же после переезда всех федеральных структур в новую/старую столицу - Берлин. Тогда у власти, как и сейчас, стояло коалиционное правительство социал-демократов и зеленых, которому не было и года. Их противники - христианские социалисты, христианские и свободные демократы - категорически протестовали против этого термина, настаивая на том, что никаких принципиальных конституционных изменений переезд в Берлин не принес, поэтому говорить о новой, «Берлинской» республике не приходится.
Наследников Коля, Штрауса и Геншера можно понять: шестнадцать лет они правили бал на берегах Рейна, и понятие «Боннская республика» олицетворяло для них эпоху, связанную с небывалым экономическим ростом в Западной Германии, объединением страны и возвращением Германии статуса великой европейской державы.
И все же переезд в Берлин совпал с такими изменениями в экономике, внутриполитической жизни и внешней политике ФРГ, что вполне уместно говорить о новом этапе в истории объединенной Германии. Эти изменения касаются следующих направлений: демонтажа послевоенной социально-экономической системы (так называемой «социально-рыночной экономики»), проведения целого комплекса социальных реформ, в том числе пенсионной, налоговой и военной реформ, выработки новых приоритетов во внешней политике страны - в отношениях с Европейским Союзом, США и Россией.
Гуд бай, Эрхард!
Самый кассовый немецкий фильм этого года - «Гуд бай, Ленин», в котором рассказывается о молодом человеке, который после падения Берлинской стены поддерживал родную мать, вышедшую из комы, иллюзией, что она все еще живет в ГДР. С этим сюжетом можно сравнить политику правительства Г. Коля, которое в 1990-е годы поддерживало у себя и у населения иллюзию, что они еще живут в условиях эффективной рыночной социально ориентированной экономики, созданной Людвигом Эрхардом в 1950-е годы. Хотя все - и сами христианские демократы, и их противники - понимали, что ситуация кардинально изменилась и германская экономика, задыхающаяся под бременем социальных программ, «налога на солидарность», принимающая миллионы все новых и новых эмигрантов, нуждается в серьезном реформировании. Однако инерция «социализма с рыночным лицом» оказалась настолько сильной, что на серьезные реформы не решилось ни правительство Г. Коля, ни правительство Г. Шредера в период своей первой легислатуры в 1998-2002 годы.
Современная экономическая система Германии является реализацией экономической программы первого министра экономики Западной Германии и впоследствии канцлера страны Людвига Эрхарда. Благодаря его целенаправленным усилиям Германия (Западная) уже в 1970-е годы стала четвертой экономикой в мире после США, СССР и Японии, а после распада Советского Союза заняла третье место по ВВП и второе - в системе мировой торговли. За сорок лет ВВП ФРГ увеличился в пять раз. Впрочем, сам Эрхард отказывался от титула «отца германского экономического чуда». Он утверждал, что «это был результат честных усилий всего народа, который на основе принципов свободы получил возможность вновь использовать инициативу, свободу и энергию людей».
В чем особенности так называемой «социально-рыночной экономики» Германии? В ее основу был положен отход от классического принципа манчестерского либерализма - «каждый против каждого» и одновременно отказ от государственного урегулирования в советском стиле. Вместо этих двух диаметрально противоположных моделей немецкая экономическая школа предложила третий путь: свобода частной инициативы, право на частную собственность и подчинение социальным правилам игры. Эрхард бросил лозунг: как можно меньше государства, насколько это возможно, и столько государства, насколько это нужно.
Предприниматели разного уровня и масштаба сами решали, какие товары и в каком объеме они будут производить в соответствии с законами рынка. В 1957 году был принят закон о картелях (против ограничений конкуренции).
Но государство в Германии не сразу уступило свои позиции: долгое время жилищное строительство находилось под его контролем. В основе социального устройства ФРГ лежит система социального партнерства: взаимодействие профсоюзов и союзов предпринимателей. Они заключают коллективные договора, в которых оговариваются размеры зарплаты, продолжительность рабочего времени и отпусков, условия труда, пенсионные отчисления, страхование и прочее. Сердцевиной этой системы является система социального страхования, которое включает в себя разветвленную сеть дотационных пособий: на детей, к квартплате, помощь малоимущим, компенсации инвалидам, пособия безработным, матерям-одиночкам, финансирование здравоохранения и т. д.
В ходе эволюции немецкой социально-рыночной экономики рыночный компонент в ней все более уменьшался, а социальный возрастал. К середине 1990-х годов расходы на социальные нужды в бюджете достигли трети ВВП (34,1 проц.) и с тех пор держатся примерно на том же уровне, несмотря на неоднократные попытки их уменьшить. Это катастрофическим образом отразилось на конкурентоспособности немецких предприятий на внешних рынках, и тем самым - на уменьшении основы германской экономики - экспорта. Негативные процессы стимулировали рост безработицы, которая в свою очередь увеличивала давление на бюджет. Вместо того чтобы выиграть от объединения двух экономик - западной и восточногерманской, на первую легли все расходы по объединению, реструктуризации экономики восточных земель и поддержанию там меньшего, но сравнимого со старыми землями уровня жизни.
К тому же Германия взяла на себя в рамках ЕС и на двусторонней основе основную тяжесть по оказанию помощи странам бывшего соцлагеря. К этим проблемам прибавился поток немецких переселенцев из стран Восточной Европы и бывшего Советского Союза и просто неконтролируемая иммиграция из этих регионов и стран третьего мира. Все это дополнительным грузом ложилось на всю систему социальных выплат и еще больше ухудшало общую экономическую конъюнктуру. В результате к моменту прихода к власти «красно-зеленой коалиции» в области занятости - святая святых немецкой модели - сложилась просто катастрофическая ситуация: безработица достигла 4 млн. чел.
Кто-то должен был сказать: «гуд бай, Эрхард», и решиться на демонтаж созданной им социально-экономической системы, но в то время в Германии не нашлось ни своего Рейгана, ни своей Тэтчер. Гельмут Коль продолжал купаться в лучах славы «канцлера-объединителя», а сменившие ХДС в 1998-м социал-демократы не решались сразу поднять руку на чрезмерный перекос в социальную сферу, поскольку СДПГ сама являлась гарантом социального характера Германии и всегда шла на выборы под левыми и социальными лозунгами.
Где бьется сердце?
Компания, которая пришла к власти в Бонне пять лет назад, представляла собой достаточно любопытное зрелище. На выборах победила красно-зеленая коалиция, состоявшая из Социал-демократической партии (СДПГ) во главе с О. Лафонтеном и Г. Шредером и Партии «Зеленые/Союз-90» во главе с Й. Фишером и Ю. Триттином. Все они принадлежали к «поколению 1968 года», у всех за плечами было участие в левом студенческом движении в конце 1960-х - начале 70-х годов, антивоенных и антиамериканских демонстрациях, стычках с полицией; некоторые даже имели контакты с левацкими и террористическими организациями.
Через тридцать лет почти все они благополучно избавились от увлечений молодости и на глазах превратились в респектабельных политиков, постепенно эволюционируя с левого крыла политического спектра к его центру, а может, и еще правее. Эти политики демонстративно позиционировали себя в качестве «поколения будущего» в противоположность послевоенному поколению, которое олицетворял Г. Коль и которое жило историческими комплексами той эпохи. Этот разрыв поколений сыграл свою роль, и в наибольшей степени - во внешней политике.
Герхард Шредер долго шел к власти. Накануне выборов 1998 года немецкое телевидение где-то раздобыло хронику начала 1970-х, на которой запечатлена дискуссия между Шредером - тогда обросшим, неуклюжим, одетым в свитер молодым социал-демократом, и Колем - элегантным, преуспевающим политиком. Бросалось в глаза, как снисходительно обращался со Шредером будущий канцлер-объединитель. Через двадцать пять лет поникший Коль должен будет уступить своему сопернику кресло канцлера Германии.
Шредер не стал бы канцлером, если бы роль кандидата на этот пост ему добровольно не уступил не обладавший нужной харизмой Оскар Лафонтен, председатель СДПГ и признанный лидер левого крыла социал-демократов. После победы «красный Оскар» получил портфель министра финансов. Как писали комментаторы, его действия на этом посту заставляли лихорадить рынки и биться в конвульсиях биржевые курсы. Недолгое пребывание Лафонтена у экономического руля еще больше убедило Шредера и прагматичное ядро партии, что наступило время прощаться с социалистическим прошлым СДПГ. В результате Лафонтен, несогласный с дрейфом своей партии вправо, демонстративно покинул весной 1999 года все посты (лидера партии, министра и депутата), оставив для истории бессмертную фразу: сердце бьется слева.
Таким образом, накануне переезда в Берлин Шредер оказался в чрезвычайно сложном положении: необходимо было подчинить своему курсу фрондирующий левый фланг партии и стоящие за ним профсоюзы, держать в узде непростых союзников - зеленых, сломить сопротивление правых партий на земельном уровне, наметить крайне болезненный курс реформ, вывести Германию из атомной энергетики, навести порядок в восточных землях, найти консенсус с крупным бизнесом, и самое тяжелое - выполнить предвыборные (часто взаимоисключающие друг друга) обещания. К чести Шредера и Фишера, им удалось решить большинство поставленных задач во внутренней политике, но на это ушло четыре года их первой легислатуры.
Как создавалась Берлинская республика
История Берлинской республики с первых дней полна политических скандалов. Главным соперником СДПГ на внутриполитической арене был и остается Христианско-демократический союз (ХДС). К тому времени, когда красно-зеленые пришли к власти, оппозиция ХДС/ХСС и свободные демократы (СвДП) контролировали Бундесрат - Федеральный совет. Через Бундесрат правые получали возможность блокировать все реформы красно-зеленых. Шредер предпринял атаку на признанного лидера и символ правой оппозиции - канцлера-объединителя Гельмута Коля, санкционировав продолжение следствия о так называемых «тайных счетах» ХДС.
Непосредственно после падения Берлинской стены, когда ГДР еще формально существовала, Коль обратился к французскому президенту Миттерану с просьбой помочь присоединить Восточную Германию к Западной и не допустить на этот рынок неевропейских (американских и японских) инвесторов. Миттеран дал команду государственной компании «Эльф Акитен» инвестировать в нефтяную инфраструктуру Восточной Германии.
Одновременно крупные средства перекачивались на специальные тайные счета ХДС, из которых финансировалось партийное строительство на территории ГДР. В благодарность французы получили восточногерманскую нефтяную компанию «Леуна» и в придачу всю сеть бензозаправок в восточных землях. Следует отметить, что в отличие от социал-демократов, которые располагали давними традициями и связями на востоке, ХДС вообще не имел какой-либо базы в Восточной Германии. Сегодня становится понятно, как удалось за каких-то полгода создать на территории ГДР разветвленную сеть партийных ячеек ХДС.
При голосовании в Народной палате летом 1990-го, когда решалась судьба ГДР, именно депутаты от ХДС обеспечили минимальный перевес в один процент, который уничтожил «первое на немецкой земле государство рабочих и крестьян» и обеспечил присоединение ГДР к ФРГ. Таким образом, объединение Германии скорее напоминало аншлюс. Но потом Г. Колю на собственной шкуре пришлось испытать все прелести демократической свободы слова: весь его авторитет, как и авторитет его партии, был уничтожен раздутым через СМИ скандалом. Следствие подтвердило, что верхушка партии и лично Коль в нарушение германского законодательства оперировали тайными счетами. К чести Коля, было установлено, что он лично не присвоил себе ни пфеннига из многомиллионных сумм, проходивших через его руки.
Кризис ХДС и в целом правоцентристской коалиции продолжается до настоящего времени, хотя новому руководству партии удалось стабилизировать ситуацию и даже выиграть у левых ряд земельных выборов. В результате скандала и вызванного им кризиса ХДС Шредеру удалось достичь стратегической цели: начать теснить своих противников из центра на крайне правый фланг. Этим целям служила и развязанная осенью 2000 года кампания против правого экстремизма. По замыслу Г. Шредера и генсека СДПГ Г. Мюнтерферинга социал-демократы должны занять центристские позиции в политическом спектре, что уже и произошло в идеологическом плане, а левый фланг освободить для восточногерманской ПДС.
На развалинах Стены
История взаимоотношений западногерманских социал-демократов с их марксистскими кузенами с востока и «заклятыми друзьями» из бывшей СЕПГ, которая стала называть себя Партией демократического социализма, драматична и поучительна. Когда Шредеру было необходимо заручиться поддержкой бывших коммунистов по налоговой реформе и в ходе выборов в восточных землях, он охотно шел на компромисс и союз с ПДС. Но в целом Шредер следовал стратегической установке: перехватить электорат ПДС и избегать по мере возможности коалиций с пост-коммунистами на земельном уровне.
В конечном счете Шредер наказал сам себя: бывший электорат ПДС начал голосовать не за СДПГ, а за их противников - христианских демократов, что проявилось в 2001-2002 годы на земельных выборах и чуть не обернулось катастрофой для СДПГ на выборах федеральных в прошлом году. Их буквально спасли союзники по коалиции - зеленые.
Нельзя сказать, что в Партии демократического социализма, которую в Западной Германии принято изображать наследницей и преемницей хонеккеровской СЕПГ, в руководстве находились наивные простачки, позволявшие Шредеру манипулировать собой. Трагедия этой партии заключается в том, что в руководстве ПДС столкнулись две линии: одна - во главе с Г. Гизи - выступала за реформирование партии и превращение ее в социал-демократическую партию европейского типа.
Эти попытки натолкнулись на ожесточенное сопротивление другой линии, так называемой «комплатформы». Позиция этой части партии базировалась на отказе от партнерства с социал-демократами и бескомпромиссной борьбе «за социальные права трудящихся».
Надо заметить, что пропаганда (или демагогия, если хотите) коммунистического крыла ПДС в течение 1990-х годов находила свою аудиторию среди населения восточных земель. Хотя накануне объединения Коль обещал превратить ГДР в «цветущие земли», этого до сих пор не произошло. Объединение и совпавший с этим процессом общий системный кризис социалистической экономики самым драматическим образом сказались на населении ГДР.
Главный бич социально-экономической жизни здесь - безработица, которая достигает от 25 до 50 процентов трудоспособного населения в отдельных восточных землях. После объединения восточногерманская экономика под видом ее нерентабельности была попросту уничтожена волевым порядком, хотя законы рыночной экономики требовали, чтобы восточногерманские предприятия в честной схватке за потребителя доказали свою несостоятельность или же эффективность.
Предлогов для закрытия заводов, фабрик и коллективных хозяйств на территории бывшей ГДР было много: их «неэкологичность», нерентабельность, чрезмерная социальная инфраструктура, неудачное месторасположение и тому подобное. Но истинная причина состояла в том, что западногерманским концернам вовсе не нужны были конкуренты на общегерманском рынке. Так же, как и на постсоветском пространстве, здесь имела место «дикая» приватизация, правда, в меньших масштабах, коррупция, раздача за взятки лакомых кусков торговой инфрастуктуры и т. д.
В качестве исторической заслуги Колю вменяют то, что он не позволил конкурентам ФРГ - американцам и японцам за бесценок скупить восточногерманскую экономику, но это слабое утешение для тех «осси», по которым прокатился каток объединения.
Социальным шоком для восточных немцев, воспитанных в коллективистской социалистической культуре, стало соприкосновение с индивидуалистской культурой Запада. При этом интеллигенция стала первой жертвой идеологических чисток под вывеской борьбы с коммунистической идеологией. Очень много достойных людей были вынуждены покинуть свои кафедры, лаборатории и официальные должности только потому, что они были членами партии.
На их место десантировалась западногерманская номенклатура, единственным достоинством которой порой было лишь западное происхождение. Восточным немцам пришлось на себе убедиться, что такое сегрегация, когда за одну и ту же работу они получали в два-три раза меньше, чем из западные коллеги. Именно в те годы возникло деление на «весси» и «осси» с подтекстом противостояния и неприятия друг друга.
За двенадцать лет после объединения в восточные земли было инвестировано до 1 трлн. марок (500 млрд. евро), была создана современная инфраструктура, местами даже лучше, чем в старых землях, - сеть автобанов, супермаркетов и т. д. И хотя надежды на быстрый подъем восточных земель не оправдались, в том числе и за счет переноса столицы в Берлин, социальная жизнь и экономический ландшафт в бывшей ГДР изменились коренным образом.
Виртуальная Стена между Востоком и Западом еще не полностью разрушена, но ее развалины уже практически не портят политический пейзаж в стране. Но объединение Германии имело своим следствием появление еще одного важного аспекта - внешнеполитического и геополитического.
От европейской Германии к германской Европе?
Появление на европейской карте объединенной Германии совпало с уходом из Центральной и Восточной Европы Советского Союза и образованием здесь своеобразного геополитического вакуума. При этом многие, особенно в Париже и в Лондоне, опасались возможных геополитических последствий этого процесса. На глазах менялась вся парадигма европейской политики, которая строилась, начиная с эпохи Аденауэра, по принципу «европеизации» Германии. События начала 1990-х и появление вблизи ФРГ ослабленных и дезориентированных государств вновь поставили на повестку дня вопрос о «германизации» (Восточной) Европы.
Практическим воплощением нового геополитического проекта является «единая внешняя и оборонная политика Европейского Союза». За последние пять лет франко-германский союз, являвшийся фундаментом (западно-)европейской интеграции и основой ЕС, начал приобретать явные геополитические черты. Нельзя сказать, что до красно-зеленых эта проблема вовсе не рассматривалась в Бонне.
Именно при Коле была сформулирована и доведена до сведения Парижа основная внешнеполитическая концепция новой Германии: ФРГ больше не допустит дестабилизирующего вакуума в Центральной Европе. Таким образом, в этом регионе исключались, как это имело место раньше в истории, любые геополитические комбинации без участия Германии или направленные против нее. Приход к власти Шредера только ускорил процесс формирования франко-германского кондоминиума в рамках ЕС.
Летом 2000 года Германия устами Й. Фишера в его речи в университете Гумбольдта показала, какой она видит будущее Европейского Союза - в качестве единого государства в форме федерации с единой армией и единой геостратегией. Франция словом и делом поддержала своего союзника. Практически это выразилось в достигнутых на саммите в Ницце в декабре 2000 года решениях о создании европейской армии и введении в 2001-м единой европейской валюты - евро. Бывший французский президент
В. Жискар д'Эстен, руководивший по поручению Европейского конвента работой над проектом Европейской конституции, постарался максимально учесть совместное франко-германское видение будущего ЕС. Этот проект уже вызвал недовольство некоторых старых членов Евросоюза среднего уровня, которые не желают становиться вассалами Франко-Германии, слово которой в ЕС станет решающим, а также недовольство стран Центральной и Восточной Европы.
Наиболее характерными показателями самостоятельных, с точки зрения геополитики, шагов Германии и Франции является сближение (до определенного уровня) с Россией и, главное, их беспрецедентное сопротивление одностороннему американскому диктату. Фактически, Берлин и Париж решились на разрушение всей существовавшей последние шестьдесят лет геополитической трансатлантической конструкции. И, по-видимому, ни Германия, ни Франция уже не видят для себя пути назад. Но если этот геополитический проект осуществится, в чем многие сомневаются, уместно ли будет говорить о «германизированной Европе»? Скорее, о франко-германской Европе - Европейском Союзе во главе с наиболее сильными и внешнеполитическими самостоятельными государствами.
Но достижение этой цели является решением задачи со многими неизвестными. С геополитической точки зрения, до сих пор неясно, какую роль Берлин и Париж уготовили России и всему постсоветскому пространству; пока она больше похожа на роль младших партнеров, что ни в коем случае не может устроить Москву. С европейской точки зрения, претензии ФРГ и Франции на лидерство вызывают недовольство слишком многих стран, начиная от Испании и Италии и заканчивая Польшей.
Возвращение в геополитику
Возвращение Германии в большую политику, из которой она была исключена в 1945 году, произошло как-то незаметно, как нечто само собой разумеющееся. Причина этого кроется в том, что вся внешняя политика ФРГ четко увязывалась с общеевропейской, то есть выдавалась за политику всего ЕС. Но в какой-то момент роли поменялись, и стратегия Германии стала доминирующей в стратегии Евросоюза. Мы считаем, что этот момент совпал с приходом к власти нынешнего правительства. Но почва для возвращения Германии в геополитику готовилась еще при Коле.
Все началось в 1990 году, когда Бонн, не скоординировав свое решение с другими европейскими государствами и, по-видимому, не посоветовавшись с Вашингтоном, неожиданно признал независимость двух югославских республик - Словении и Хорватии. Это решение Коля и Геншера вызвало в конечном счете распад СФРЮ, став причиной серии кровавых конфликтов и затяжного кризиса на Балканах, конца которому не видно. В результате немецкие солдаты оказались впервые после 1945-го (если не считать участие Народной армии ГДР в интервенции войск стран Варшавского Договора в Чехословакию в 1968 году) на иностранной территории.
Дальше - больше. Бундесвер начал участвовать в миротворческих акциях далеко за пределами Европы - в Африке и в Азии. Решительным геополитическим шагом со стороны Г. Шредера стало участие Германии в антитеррористической операции в Афганистане в 2001-м. В этом году последовало размещение немецких военнослужащих в Узбекистане в рамках антитеррористической кампании. В то же время Берлин выступил категорически против военной экспедиции США и Великобритании в Ираке в этом году. Этот «мирный» демарш ФРГ и Франции также был шагом большой геополитической важности. Он до основания потряс трансатлантические отношения и вызвал небывалое охлаждение отношений с Соединенными Штатами. Скорее всего, восстановить эти отношения на прежнем уровне союзникам по НАТО не удастся уже никогда.
Взамен НАТО Берлин и Париж полным ходом создают европейские силы быстрого реагирования в рамках своей единой европейской внешней и оборонной политики. В Вашингтоне впервые услышали об этой европейской (франко-германской) инициативе в начале 1990-х, но не приняли ее всерьез. Во второй половине 1990-х, когда стало очевидным, что Берлин и Париж не шутят, США сделали попытку направить этот процесс в русло «укрепления европейской опоры НАТО». Но ФРГ и Франция упорно дистанцировались от Северо-Атлантического альянса. Одновременно США настойчиво требовали от европейских союзников повышать расходы на оборону в рамках НАТО.
После саммита ЕС в Ницце в конце 2000-го контуры будущей единой европейской армии наметились вполне отчетливо. Это должны быть мобильные силы быстрого развертывания первоначально численностью 60-100 тысяч человек, а в дальнейшем - до 250 тысяч. Эти силы будут нести геостратегическую ответственность за пространство радиусом от Брюсселя до 7 тысяч километров, охватывающее Северную Африку, Средиземноморье, Ближний и Средний Восток, Восточную Европу, Кавказ, Каспий и Центральную Азию. В распоряжение европейской армии будут предоставлены новейшие виды вооружений, транспортной авиации, средства стратегического слежения. В качестве ultima ratio они будут подкреплены ядерной и стратегической мощью союзников ФРГ - Франции и, возможно, Великобритании.
Закат германской модели
Многие дальновидные аналитики признают, что страхи в отношении возрождения «германской мощи», возникшие в начале 1990-х и питавшиеся воспоминаниями о событиях первой половины ХХ века, оказались необоснованными. Европа сегодня должна опасаться не немецкой силы, а скорее - возможного ослабления Германии. Действительно, занимая ключевое положение в экономике ЕС, Германия способна серьезно затормозить все развитие Евросоюза.
В 2002 году ФРГ заняла лишь 15-е место в мире по конкурентоспособности. Многие виды немецкой продукции, которые раньше были визитной карточкой и символом немецкого качества, уступают аналогичным товарам других стран. Уже несколько лет подряд немецкие автомобили уступают пальму первенства на европейском рынке японским машинам.
Снижение качества знаменитых марок «Фольксваген», БМВ и даже «Мерседес-Бенц» происходит буквально на глазах. Германия заметно отстала от США и других развитых государств, а также некоторых стран «третьего мира» в деле создания так называемой «новой экономики», базирующейся на использовании новейших компьютерных технологий. Дело дошло до того, что три года назад ФРГ была вынуждена начать поощрять иммиграцию программистов, преимущественно из Индии.
С 2001-го замедлились темпы роста, и даже наметился спад в таких отраслях промышленности, как металлообработка, электротехника, машиностроение, строительство. При этом негативные тенденции носят не временный характер, а отражают общее состояние экономики страны. Экспорт, всегда считавшийся опорой экономического роста Германии, значительно ослаб. Особенно низкая динамика отмечается в торговле ФРГ с США и странами ЕС, куда традиционно направлялось 60 процентов германского экспорта.
Введение наличного евро в 2002-м вскрыло негативные тенденции последнего времени и фактически означало всплеск скрытой инфляции: розничные цены подскочили в два раза, что негативно отразилось на покупательной способности населения и в целом на развитии экономики. Высокий курс евро по отношению к доллару и другим валютам сослужил немецкой экономике плохую службу, резко сократив возможности германского экспорта.
Казахстанский потребитель мог почувствовать неурядицы, происходящие в германской экономике, на собственном опыте: существенно выросли цены на немецкий и европейский импорт в евро. В целом же эти процессы являются, как считают многие экономисты, не временным явлением, а отражают глубокий структурный кризис, поразивший самую развитую экономику Европы. Экономисты опасаются, что немецкая экономика не сможет благополучно пройти переходную фазу к глобализации.
К экономическим проблемам в ФРГ добавляются социальные и демографические. В отличие от ситуации начала ХХ столетия, немцы сегодня - не молодая нация, совершающая экспансию, а стареющая и убывающая. В конце XIX века соотношение лиц старше 75 лет и моложе 20 составляло 1:80, в начале XХI оно составляет 1:14. В немецком обществе давно царит страх, что «демографический вакуум» будет заполнен «чужаками», что в принципе и происходит: в Германии не менее 10 проц. населения являются выходцами из Турции и других мусульманских стран, Восточной Европы и бывшего СССР.
Немецкий язык утратил, к сожалению, свою прежнюю роль lingua franca, языка элиты и образованной части народов Центральной и Восточной Европы, как это было в XVIII - первой половине XX века, - его место занял английский.
Таким образом, на сегодня неясно, сможет ли Берлинская республика, прежде чем взяться за достижение амбициозных геополитических целей, завершить реформирование своей социально-экономической системы, от которого зависит не только экономическое будущее самой Германии, но и во многом благополучие всего Европейского Союза, а также их партнеров в СНГ.